Вернуться к тебе

На два с лишним часа в темном кинозале, где нет никого, кроме нас троих, мне удается отвлечься. Не сомневаюсь, Перл как раз этого и хотела добиться. Я даже засыпаю на несколько минут прямо в разгар длинной-предлинной драки.

Когда фильм заканчивается, мы выходим на улицу, а там жаркое солнце и воздух влажный и густой, как кукурузный сироп. Волна зноя налетает на меня с такой силой, словно жаждет за что-то отомстить.

По дороге до Эдисона мы по большей части молчим. Я разрешаю Циму пересесть на переднее сиденье. Вспоминаю свою первую поездку в летний загородный лагерь, маму за рулем машины, которую потом водить буду я, и мягкий британский говор репортера радио NPR[27], и пышные сосны Северного Вермонта, и то, как сильно мне хотелось домой.

В отличие от того лета, сейчас я запросто могу сказать: «Разверни машину». Перл сделает все, о чем бы я ни попросил. В конце концов, она — одна из двух моих лучших друзей.

Мне хочется выкрикнуть это, выхватить руль из рук девушки, когда она этого не ожидает, а руки Перл на руле лежат, по обыкновению, в положении десять часов и два часа. Мне хочется скрутить этот руль так, как Боаз скрутил мою шею. Развернуться в другую сторону.

Но вместо этого я таращусь в окошко на уродскую серую ленту шоссе и гадаю, как мне пережить это утро. Этот день. Этот вечер.

Это лето!

Мы останавливаемся в нескольких кварталах от цели.

Перл выключает мотор.

— Я могу пойти с тобой, — предлагает Цим. — Честно. Дома все равно делать не фига.

— Да все нормально, Цим, — усмехаюсь я.

— Знаю, что нормально, Леви. Я не про это говорю. Я говорю про то, что ты мой друг. Мой брат деньрожденный. И я не хочу, чтобы ты делал все это один.

— Я не буду один.

Я вовсе не уверен, что это так, но мои слова на несколько секунд повисают в воздухе.

— Я думаю, Ричард, наверное, прав, — говорит Перл. — А ты должен понимать, что я многое имею в виду, когда говорю, что Ричард прав.

— Ребята, спасибо. Честно. За все.

Я открываю дверь, забираю рюкзак из багажника. Обхожу машину сбоку и наклоняюсь к окошку, возле которого сидит Цим.

— Смахивает на то, будто мы тебя до универа довезли… типа того, — хмыкает он.

— Ага, и он так стесняется своих придурковатых родителей, что попросил нас высадить его за несколько кварталов от цели, — добавляет Перл.

Я протягиваю Циму руку, он хлопает по моей ладони:

— Ну бывай!

Я обхожу машину спереди и останавливаюсь около Перл. Она порывисто выскакивает из-за руля, крепко обнимает меня и тут же запрыгивает обратно.

— Постарайтесь не убить друг дружку по пути домой, — смеюсь я.

— А ты береги свои причиндалы, — язвит в ответ Перл и немедленно уводит машину со стоянки.

Она никогда не упустит возможности, чтобы последнее слово осталось за ней.

Я стою посередине дороги.

Это один из тех моментов, которые ощущаются как одна здоровенная метафора. Ну, вы понимаете, о каких моментах я говорю. О таких, когда герой… да нет, себя я вовсе не считаю героем, потому что уж если мы о чем-то знаем наверняка, так это о том, что я не герой… В общем, о таких моментах, когда «герой» стоит посредине дороги. Он может пойти одним путем — в неизвестность. А может пойти другим путем и вернуться к дому и всему, что ему хорошо знакомо.

Но дело в том, что не такая уж это офигенная метафора, потому что и в эти моменты существует выбор.

Герой должен выбрать свой путь.

А для меня сейчас никакого выбора нет.

Я прохожу три квартала в ту сторону, где стоит дом, адрес которого мне дал Лорен. И делаю то, что мне так знакомо. Жду!

Я сажусь на край тротуара. Передо мной самый обычный дом. Такой можно увидеть на любой улице любого города Америки. Аккуратно подстриженная живая изгородь. Вылизанная лужайка. Американский флаг, безжизненно повисший на флагштоке. Такой штиль, что флаг при всем желании не может развеваться.

Я гадаю, есть ли у хозяев этого дома сын — еще один сын, который не пошел в армию и чья работа — стричь эту лужайку. Гадаю, действительно ли он сам стрижет лужайку, чтобы его матери не пришлось нанимать парня, живущего напротив.

Я не могу судить, прибыл ли уже сюда Боаз. Сидит ли он за столом, разговаривает ли с хозяевами, делится ли с ними своими историями.

Или он еще в пути. Шагает где-то по улицам Нью-Джерси. Выяснить это можно одним-единственным способом. Я нажимаю кнопку дверного звонка. Дверь открывает женщина. У нее огненно-рыжие волосы и лицо, напоминающее кусок белого мрамора.

— Бо, — говорит она и протягивает руки к моему рюкзаку. — Как я рада, что ты здесь. Давай я заберу у тебя рюкзак. У тебя был долгий день.

Я мысленно возвращаюсь к недавно просмотренному фильму. Полное отсутствие сюжета. Ну, пару раз там мелькнула фантастически красивая обнаженная грудь, а больше ничего запоминающегося. Но это совсем не то, что женщина имеет в виду под словами «У тебя был долгий день».

Пожалуй, ей можно простить то, что она приняла меня за Боаза.