Вернувшиеся

Миша вынул телефон, нашел нужный номер, но связи не было.

– На подъезде сюда еще ловил, – сказала Леля.

Они пошли дальше, ориентируясь на электрический свет, как на луч маяка, и вскоре оказались на месте.

Оксанина дача была добротной, двухэтажной, стояла в глубине ухоженного сада, который, наверное, прелестно выглядел летом. Никаких других домов дальше не было – только обрыв и воды Быстрой.

«Вид из окон второго этажа, наверное, фантастический», – подумал Миша.

Они подошли к воротам и обнаружили, что те заперты.

– Тут не очень высоко, я перелезу… – начал Миша.

– Не надо, я вас жду. – Зажегся свет на крыльце, женская фигура метнулась от дома к дорожке. – Услыхала, как машина приехала. Потом слышу – идут, и твой голос! – Оксана подбежала к забору, зазвенела ключами, распахнула калитку: – Слава тебе господи, вы тут. А я свет зажгла наверху, сама внизу сижу. – Она издала нервный смешок. – Вы быстро.

– Старались, – дернув плечом, отчеканила Леля.

Они втроем пошли к дому.

– Оксана, давайте-ка по порядку, – строго сказал Миша, поднимаясь на крыльцо. – Хватит недомолвок, на этот раз выкладывайте действительно все. И не юлите, говорите правду, иначе я не стану вам помогать, мы с Лелей садимся в машину и уезжаем.

Глава восьмая

Вечер протекал совсем не так, как изначально планировал Илья. Он собирался изучить книги, которые забрал у Леонида, а вместо этого занимался своим гостем: показывал Митрофану квартиру, предложив обустроиться в бывшей спальне матери, потом они готовили ужин, после – ужинали.

Поначалу Митрофану было неловко, но вскоре он успокоился, оттаял, перестал извиняться через каждые пятнадцать минут. Жилище Ильи пришлось ему по вкусу: тут, как он выразился, было где развернуться. Обширная библиотека его тоже впечатлила, Митрофан заявил, что прежде любил читать.

Около семи вечера, когда с ужином было покончено, Илья собрался было позвонить Мише, но вспомнил, что тот сегодня выступает в роли театрала, и отложил звонок.

Митрофан уселся перед телевизором, а Илья взялся-таки за книги.

Их оказалось две: толстенный том, изданный в начале прошлого века, заключенный в истрепанную обложку, и красивое издание, по объему не уступающее первому, но более современное, больше похожее на альбом с фотографиями. Книга, увидевшая свет в Германии, была на немецком, а Илья не владел языком Шиллера и Гете, однако пролистал глянцевые страницы.

Здесь были фотографии всевозможных храмов и прочих культовых сооружений, а также различные мосты, здания, городские площади с фонтанами и прочая красота.

В середине книги торчала закладка, на которой было написано: «Показать Мише!»

Илья раскрыл заинтересовавшие Семена Ефремовича страницы и увидел на одной из них фотографии Быстрорецка – старинные, дореволюционные. На них изображалась набережная Быстрой, а дальше шли снимки деревень, расположенных на берегу реки.

Были и сопровождающие надписи, естественно, на немецком, и Илья досадливо поморщился. Правда, Семен Ефремович сделал приписку карандашом: «Именно здесь они обитают! Все сходится!»

Илья не понял, что за «они», но было очевидно, что Семен Ефремович нашел важную информацию, касающуюся убийств девушек – ведь именно ее он искал. И она, эта информация, сейчас в руках у Ильи. Остается ее правильно интерпретировать.

В альбоме больше не было ничего полезного и, полюбовавшись старинными снимками родного города, Илья отложил книгу и раскрыл второй фолиант.

Страницы были тонкими, хрупкими от времени и пестрили ерами и ятями, что немного затрудняло чтение. Однако это, к счастью, был русский язык, так что прочесть было можно.

Перед Ильей находилось глобальное исследование, касающееся представлений различных народов мира, живших в разные эпохи, о смерти, в частности, о насильственной гибели.

Если бы Илья взялся изучать все это самостоятельно, у него ушло бы на это не менее недели, а то и больше. Но Семен Ефремович существенно упростил ему задачу, положив закладки в нужных местах. Поэтому Илье оставалось всего лишь открывать заложенные страницы и читать отрывки, подчеркнутые простым карандашом.

Он послушно делал это – и чем дальше читал, тем сильнее чувствовал, как кружится голова и немеет тело. Правда, которую никто не хотел замечать, но которая теперь стала настолько очевидной, что игнорировать ее невозможно, открылась Илье во всей своей неприглядности – страшная, как оскал черепа, безнадежная, как приговор Высшего суда. Она обвалилась на Илью, как сход лавины, забила легкие, замедлила ток крови. Казалось, будто подгнившие опоры рухнули, а вместе с ними обрушилось тщательно выстроенное здание, привлекательное и надежное снаружи, но грязное, смердящее, полное крыс и тараканов внутри.

В одном месте Илье попалось знакомое имя – Степан Холмогоров, и он убедился, что Елена Ивановна была права, предполагая, будто Холмогоров записал свои воспоминания о случившемся в юности.

Вот они, эти записи. Вот она, истина.