Вернувший к свету

У штакетного соседского забора стояла Катерина Картузова, моя бывшая одноклассница. Катя после школы предпочла остаться в селе, жила с родителями, работала в почтовом отделении. Зимой и летом разносила корреспонденцию по дворам. После школы мы с ней едва ли перекинулись парой слов. Отчего так, ответить я не могла. Вроде и жили по соседству, через забор, а разошлись пути.

С личной жизнью у Кати не сложилось. Только иначе, не как у меня. Замуж она не вышла, говорили, никто даже не сватал её, ни среди своих, ни среди мирских, несмотря на внешнюю красоту и крепкую верой семью, из которой она происходила. Обходили стороной её парни, в упор не замечали мужчины, вдовцы – и те даже не поглядывали в ту сторону. Может и врали люди, язык у народа без костей, мелет без разбора.

Сама же Катя не уставала повторять, что по сей день девушкой осталась, чем вызывала неизменный смех окружающих. Не невинность двадцативосьмилетней односельчанки вызывало веселье. Среди общинников-старообрядцев секс только после брака далеко не редкость, блуд – грех великий. А то веселило, как гордилась девственностью Катерина. При каждом удобном случае подчёркивала, что по сей день девушка. Так и жила, будто не было у неё других достоинств, кроме одного-единственного – девственной плевы.

«Девушка наша», – с усмешкой говорили о Катерине все, от мала до велика, даже точно такие же не просватанные, до сих пор невинные девушки скалили зубы.

Порой я сочувствовала соседке, которую окружали такие же злые шепотки, как и меня. Причём, меня понятно, за что судила-рядила на все лады общественная мораль, а за что Катерину – не ясно.

– Едешь? – спросила меня Катя, когда я невольно подошла к ней ближе.

Кирюшка попытался залезть на высокий сугроб рядом с соседским забором, потом пришлось бы переодевать. Наверняка набрал бы полные ботинки и варежки снега.

– Еду, – кивнула я.

– А это кто? – показала Катерина подбородком на Алексея, который в это время беседовал с соседом Фёдором Калугиным – родственником той самой Елены, основавшей фонд «Надежда».

– Знакомый, – ответила я.

Отчитываться перед соседями я точно не собиралась. Хватило утреннего разговора с мамой и послеобеденного грозного окрика отца: «Смотри мне, девка!».

– Смотри-ка, – услышала я за спиной шёпот Катерины, обращённый к кому-то рядом с ней. – Не успела развестись, Калугин приехал сватать. Покоцанная вся, Елена рассказывала матери моей, что места в ней живого не осталось, а уже «знакомый» у неё. Что в ней мужики находят?..

– Самое главное место, видать, не сильно покоцали, – ответили ей со смешком. – Мужикам много ли надо? Муж бросил, Игнат покувыркался и отправил восвояси, знакомый тоже, погоди, пропадёт.

– Не знаю я, что мужикам надо, – протянула Катерина. – Я по сей день девушка.

– То ты, а она под каждого стелится, – со смехом ответили Кате.

– Завидуйте молча, – резко обернулась и выдала я.

Пошли все к лешему! Сколько можно языками чесать, в трусах моих копаться? Я ни у кого ничего не просила. Своим умом жила, как получалось, так и жила. Плохо ли, хорошо – моё дело.

– Заговорила-то как, – фыркнула Катерина, окатив меня презрительным взглядом.

– Ну-ка, Катерина, в дом пошла отсель! – раздался грозный окрик отца соседки под дружный хохот любопытствующих.

Я спешно направилась к автомобилю, крепко держа за руку сына. Неужели всего пару недель назад я всерьёз рассматривала вариант вернуться в Кандалы?.. Ни за что! Лучше на трёх работах сгину, но сюда не вернусь.

Домчались до райцентра быстро. Раскатанная, покрытая слоем снега дорога стелилась гладко, словно покрытая новеньким асфальтом. Я сидела сзади, читала Кирюше книжку про приключения Кротика, которую, впрочем, он не слишком слушал. Всё его внимание занимал автомобиль, на котором мы ехали, и тайга за окном, где мелькали следы диких животных, в основном лис и зайцев. Скорее я старалась отвлечься, не думать о сурово кашлянувшем отце, который за внешней строгостью скрывал волнение обо мне и внуке, и о слезах матери, когда Патриот тронулся с места, оставляя позади себя кучку односельчан и стоявшую в стороне пару пожилых людей – моих родителей. Отец в потёртой курке и мать, кутавшуюся в пуховый платок.

На вокзал приехали вовремя, чемоданы к вагону донесли Фёдор с Лёшей, мне оставалось только держать за руку Кирюшу. Попрощались вежливо, я постаралась заглушить собственную неловкость, Фёдор общался приветливо, исключительно по-соседски, Лёша, как я надеялась, не знал о том, что связывало меня с Калугиными, помимо фонда «Надежда».

В вагоне не выдержала, заплакала, перепугала Кирюшку. Вывалила на Лёшу своё недовольство отказом матери пройти реабилитацию. Неужели нельзя оставить на несколько месяцев отца? Не умрёт же он за это время, прокормится как-нибудь! На охоту неделями ходил, никто ему щи с кашами на стол не подавал. Сам справлялся и сейчас бы справился.

– Поедет твоя мама на реабилитацию, не волнуйся, – ответил Лёша. – Я с отцом твоим говорил, он пообещал, что отправит.

– Правда? – улыбнулась я.