Вернувший к свету

– Лёш, я правда не понимаю, что происходит, – нахмурилась я, решив, что лучше озвучить свои сомнения. Хотя бы попытаться, потому что многое я не могла объяснить даже себе. – Не понимаю, что между нами происходит. – Я взмахнула рукой от себя к нему.

– Ты хочешь определённости?

– Нет, я не хочу определённости, на самом деле я ничего не хочу, то есть хочу… но не… – вконец стушевалась я, не зная, как сформулировать, то что хотела сказать.

Более того, я не была уверена в том, что именно хотела сказать. Мне нравилось думать, что наши отношения с Лёшей останутся на уровне «мы просто трахаемся», как говорится, «секс, ничего личного», только наше личное, даже сокровенное, прямо в тот момент врубило мультики, и два голоса подпевало задорной песенке главных героев. Возможно ли оставить отношения на прежнем уровне после… после чего, собственно?

Люди ходят в гости, и это никого ни к чему не обязывает даже в том мире, откуда я родом. Не должно обязывать.

– Я не понимаю, зачем тебе отношения со мной? Что ты нашёл во мне? Для чего тебе всё это?.. Помогать мне, моим родителям. Я не верю, что это только ради секса со мной, – я показала рукой на себя, такую, какая есть: простые джинсы, обтягивающие начавшие поправляться бёдра, белую футболку, сквозь которую просвечивал бюстгальтер, поддерживающий немаленькую грудь, чуть выступающий живот над ремешком джинсов. – Но и в любовь я тоже не верю, прости.

– Секс с тобой, кстати, отличный, – улыбнулся Лёша. – На самом деле мужчины ради годного секса на многое готовы, зря ты списываешь его со счетов, – подмигнул он. – Но дело не только в нём, ты права. Я говорил тебе однажды, возможно, ты забыла – иногда к человеку просто начинает тянуть. Вдруг понимаешь, что это твой человек. Весь, целиком, куском. У меня так было дважды. Первый раз накануне поступления в академию, но тогда я был слишком бестолковый, чтобы понять, насколько редко это встречается, второй – с тобой.

– Помню, – буркнула я.

Это было давно, в больнице. Я была напугана, раздавлена происходящим, и проявляющий интерес молодой, красивый врач скорее раздражал, чем вызывал взаимность. Сродни грациозным движениям танцовщика для человека, прошедшего ампутацию. Изощрённое издевательство.

– С тех пор ничего не изменилось, – пожал одним плечом Лёша.

– Многое изменилось, – возразила я.

Словно в подтверждение моих слов в комнату заскочила Мила, подлетела к папе со словами:

– Достань ваш с мамой свадебный альбом!

– Зачем? – спокойно ответил Лёша, никак не выражая свои эмоции.

– Просто, – привела железный аргумент малышка.

Лёша попытался скрыть недовольный вздох, встал, вышел из комнаты, через минуту вернулся с белым альбом, протянул его дочери:

– Не порви, мама расстроится.

– Не порву, – пообещала Мила, вытянувшись по струнке, тут же схватила альбом и убежала к себе в комнату.

– Каждый день просит посмотреть, – вздохнул Лёша. – Есть цифровые фотографии, очень много, но просит именно этот альбом…

– Она просто скучает по маме, – сказала я. – Фотографии можно потрогать, а картинку на компьютере – нет. Думаю, в этом дело.

Кирюшка никогда не интересовался своим отцом. Он не знал о том, что когда-то у него был папа, который благополучно отказался от него, даже минимальные алименты не платил. Однако, тот день, когда он заинтересуется тем, почему у него нет папы, тогда как почти у каждого ребёнка в группе он есть, был недалёк. На такой случай я приберегла полуправду о том, что папа уехал в другой город и пока не может вернуться, а ещё пару совместных фотографий. Мне оставалось надеяться, что этот день наступит нескоро. Или не наступит вовсе.

Чудеса случаются. Жизнь доказала мне это дважды. Сначала позволив выжить моему сыну, а потом – мне.

– Понимаю. – Лёша скривился, как при зубной боли. – Но это… знаешь, тяжело. Вчера в садике был утренник, все поздравляли мам, а Мила няню, которой пришлось прийти специально для этого. Не обошлось без слёз. В основном из-за доброхотов, которым непременно нужно было уточнить у маленького ребёнка, где её мама и почему не пришла. Конечно, это ерунда, Алина не умерла, а всего лишь уехала по работе, так живут многие, но иногда я просто не нахожу нужных слов для дочери.

Я слушала, почти не дыша. Мы редко говорили на личные темы, особенно о детях. Я закрывалась, осторожничала, откровенность значила для меня одно – самолично дать в руки постороннему человеку инструмент для манипуляции тобой.

Лёша же не форсировал события, скорей всего боялся меня оттолкнуть. Но здесь и сейчас он рассказывал о своих трудностях, проблемах, делился болью, и это стало неожиданной ценностью для меня, словно я нашла самый дорогой бриллиант в мире.

Ужинали мы дружной компанией. Правда, мне пришлось напечь большую стопку блинов. На замечание, что на ночь мучное есть не стоит, Лёша лишь закатил глаза, при случае же шепнул, что ему нравятся мои увеличивающиеся формы.

На самом деле он выразился менее изящно, заявил, что в восторге от моей «знатной жопки», заставив меня засмеяться в голос.