Верный меч

На отмели зашуршали камыши, и я мельком увидел движение теней на правом берегу. Я посмотрен вверх на луну в облаке молочно-белого света, просачивающегося сквозь низкие облака. С утра было ветрено, но к концу дня ветер стих, и теперь свернутый черно-желтый парус лежал рядом с мачтой. Но после недавних дождей течение было сильным, так что мы двигались достаточно быстро.

– Значит, ты из Динана? – Спросил капитан судна, и я был застигнут врасплох не внезапностью вопроса, а тем, что он был задан на бретонском языке. В последнее время я так привык говорить по-французски, что звучание родной речи казалось почти чуждым.

– Верно, – ответил я. Должно быть, Мале сообщил ему мое имя. – Ты тоже из Бретани?

Конечно, то, что он говорил на моем языке, не означало, что он бретонец – до сих пор я не замечал никаких следов акцента. Слова снова стали знакомыми, как только слетели с моего языка. Знание подобно морскому отливу: оно никогда не исчезает совсем, просто отступает, в ожидании часа, когда придет пора вернуться с приливом.

– Из Алефа, – сказал он. – Не далеко от вас.

Я никогда не был в этом городе, но слышал о нем: порт в нескольких милях ниже по течению реки, впадающей в Узкое море.

– Давненько я там не был, – продолжал он. – И там и в Динане, если на то пошло. Со времен осады.

При упоминании об осаде, я почувствовал пустоту в груди. Этой истории было пять лет, и я знал о ней задолго до сегодняшнего дня. Я слышал, что Конрад, граф Бретонский, отказался присягнуть на верность герцогу Нормандии; что герцог Гийом вторгся тем же летом и загнал Конрада в его замок в Динане; что замок был осажден и разрушен до основания. Но никогда я еще не говорил с человеком, который видел все собственными глазами.

– Ты был там?

– Я служил рулевым на корабле Конрада. После осады я оставил службу у него и перешел к Мале.

– Как это было?

– Дома разграбили и сожгли, полгорода было стерто с лица земли. – Сказал Обер, глядя в туман пустыми глазами. – Женщин насиловали, мужчин и детей убивали на пороге их дома. Запах смерти стоял повсюду: в замке, на улицах, во дворах. Ты не видел ничего подобного.

– Я был при Гастингсе, – сказал я с внезапной обидой. – Я видел, как тысячи людей погибли в один день от мечей и копий. Ты думаешь, я не знаю, что такое бойня?

В моих ушах снова зазвенели крики товарищей. Я видел, как кровь стекает по склону холма, и после целого дня битвы уже было не важно, кровь ли это друзей или врагов.

Капитан отвернулся.

– Ты живешь мечом, – сказал он. – Это совсем другое.

Меня охватило чувство вины, потому что я не хотел быть грубым с ним. Он видел слишком много для человека – любого человека, чья жизнь не была подобна моей.

– Он должен был сдаться раньше, – сказал я.

В те дни Гийом Нормандский имел репутацию жестокого военачальника, преданного друзьям, но беспощадного к тем, кого считал врагами. Со стороны Конрада было глупо бросать ему вызов.

Обер покачал головой.

– Эта война лишила его разума, – сказал он. – Несколько дней он даже не выходил из своих покоев. Он ни с кем не хотел говорить и вряд ли что-то ел, хотя пил, как лошадь. – Капитан сплюнул за борт в реку. – Когда он наконец пришел в себя, для города было слишком поздно.

Я вздохнул. Даже когда я впервые услышал эту новость, я был зол не на норманнов – в конце концов, как можно жить без войн – а на нашего собственного графа, за измену своему народу, за приглашение врага в Динан.

– И все же, вода приходит и уходит, – сказал Обер. – Пять лет – это большой срок. И сейчас все мы на одной стороне, да?

– Да, – спокойно ответил я.

Конрад был мертв – уже достаточно давно – и вражда между нормандцами и бретонцами похоронена надолго.

Капля дождя ударила меня по щеке, тяжелая и холодная. Последний свет дня почти выцвел, и я уже чувствовал ночной холод, поднимавшийся к бортам корабля вместе с густой пеленой речного тумана. Капли застучали чаще, и я поднял капюшон плаща, чтобы защититься от них. Палуба расцвела темными пятнышками.

– Когда мы остановимся на ночь? – Спросил я.

– Если сможем, будем плыть до рассвета. Или пока светит луна, и мы можем видеть реку. Если повезет, мы как раз на рассвете достигнем Хамбре. Река здесь широкая и достаточно глубокая, не так много илистых отмелей, чтобы чего-то опасаться. Кроме того, я много раз проходил эту реку в прошлом году. Я знаю ее, как собственную жену. – Он широко улыбнулся, и я увидел, что у него не хватает нескольких передних зубов.

Я попытался улыбнуться в ответ, хотя, честно говоря, не чувствовал никакой радости.

– Быстрее! – Обер рявкнул на своих гребцов, потому что они снизили темп, пока мы с ним разговаривали. Он снова поднял барабан и начал бить в него, задавая нужный ритм. – Хватит спать, чертовы ублюдки. Быстрее!

Я посмотрел на Гилфорда, подошедшего ко мне и севшего рядом на какой-то мешок.

– Как себя чувствуют леди? – Спросил я его, поглядывая в сторону кормы, где Элис с дочерью стояли, глядя на текучие воды.

– Как и можно было ожидать, – сказал капеллан, его тон несколько смягчился, – молятся за безопасность виконта.