Я иду из ванной в комнату за целлофановым пакетом. Вы помните тот момент, когда целлофановые пакеты стали называть пластиковыми? Я не помню, и мне куда милее называть целлофан целлофаном. Надеваю пакет на руку и беру мышь – её тело удивительно твёрдое, костлявое – когтистые лапки, твёрдые ушки, тонкий хвостик.
Рано, одни соседи ещё спят, другие – отправились на работу, а я могу, пройдя в тапочках по коридору, выйти на крыльцо и незаметно бросить мёртвое тельце в редкие кусты во дворе. Оно бесшумно приземлится, а я застыну на крыльце, наслаждаясь тишиной, рассматривая красную церковь сквозь голые ветки дикого винограда, обвивающие веранду.
А потом уже завтрак и обычный день. До сообщения «Я приехал». Он приехал. Это уже вечер, даже ночь. Сколько было таких ночей, когда он проклинал меня, гадюшник, в котором я живу, и день, когда со мной связался, но всё-таки приезжал по адресу с цифрами и дробями.
Он не водил машину – не любил. Не любил метро и другой общественный транспорт, предпочитал ездить на такси. Всегда на переднем сиденье рядом с водителем.
Я встречала его у ворот, шла впереди – переводила через порог, вела через двор, вверх по лестнице и длинному коридору. Он вернулся в Подколокло, как будто никогда и не уходил.
Это была розовая ягодная водичка в большом прозрачном флаконе. Без изысков они и правда, как он угадал, были дешёвыми. Запах химический, как у порошкового напитка Yupi, но такой дикий и возбуждающий, что сухая смесь под лозунгом «просто добавь воды» высыпалась в рот прямо из пакета.
Я, влюблённая идиотка, верила, что малинка, тянувшаяся за мной как шлейф подвенечного платья, придаёт мне шарма. Хороша невеста! Щепетильно рассматривала своё отражение в тусклом зеркале в прихожей – сегодня мой наряд до смешного неотразим. К очередному появлению Профессора я подготовилась с особым тщанием: это обновка – он её ещё не видел, и я радовалась, как весёлый одноглазый пират найденному в просторах Атлантики сундуку с сокровищами. Не золото затонувшей цивилизации, но велюровое розовое платье, такое блестящее и такое синтетическое, что от одного взгляда на него в глазах вспыхивают искры статического электричества. Ткань облепляет тело, как чешуя розовой лососины, идущей на нерест.
От подола отрезала кусок выше колен, чтобы было покороче, как любит Профессор.
– Вам нравится?
– Ничего, – говорит после долгой паузы, как строгий учитель недоверчиво оценивает ученицу, которая обычно отвечает на тройки, а тут на экзамене наклёвывается твёрдая четвёрка, – но могло бы быть покороче.
Профессор прибывает ко мне инкогнито. Ни одна живая душа не должна знать о жёлтых такси у ворот и наших ночных свиданиях.
Профессор родился в 19… году в городе N. Отличался озорным нравом и склонностью к подражанию, при этом ненароком подвергал сомнению все, высказываемые с умным видом, сентенции мужей, восседавших поздними вечерами в глубоких креслах гостиной его отца. Отца любил безраздельно. И мать, и сестрёнку, с которой каждое Рождество устраивал театральные представления среди вырезанных из картона и раскрашенных гуашью декораций.
Подобной декорацией был тёмный коридор в доме с галереями, по которому нужно тихо и быстро пройти до нарисованной на стене двери и спрятаться в красной картонной комнате, щёлкнув тяжёлым засовом, чтобы не столкнуться с соседом, бог знает зачем ночью вытащенным чьей-то неведомой рукой из своего коробка, будто новогодняя игрушка на ёлку.
Когда я выходила встречать такси у ворот, столкнулась с Антошей и Мариной, которые жили в соседней комнате и были моими друзьями. По-дружески я поливала их цветы, кормила дымчатую кошку и слушала на их виниловом проигрывателе Нину Симон, мисс Пэгги Ли и экстравагантные завывания Жанны Агузаровой, пока пара ездила по Европе. А они по-дружески привозили мне немецкий шоколад с Моцартом и приглашали на домашние вечеринки, одна из которых намечалась сегодня.
Марина обняла меня, поцеловала в шею.
Я не успела ответить и уже мчалась к выходу, чтобы не заставлять Профессора ждать.
Я честно пыталась потянуть время, пока ребята и прибывшие к ним шумные гости разуются, обменяются приветствиями и скроются в уютном просвете дверного проёма, но дурные знаки с утра дали о себе знать. Профессор хоть и шёл медленно, шатаясь и придерживаясь за стену, столкновение корабля с айсбергом было неминуемо. Когда он привычно проклинал всё на чём свет, расшвыривая ногами обувь удивлённой компании, Марина узнала учёную знаменитость и застыла посреди коридора с округлённым ртом.
Анонимность моего героя повержена, неприступная крепость пала, корабль тонул. Остальные стояли и наблюдали крушение с невинностью троянцев, столпившихся вокруг чудного деревянного коня, невесть откуда взявшегося у ворот их города.