— Я тебе не верю, собирайся, — я взялась за ручку двери, — или я вызову бригаду санитаров. Решайте, господин полицейский, я жду вас в гостиной.
В гостиной работала Вика, развалившись в кресле, болтая босыми ногами, читала дневник наблюдений, поставив кружку с кофе на живот. При моем появлении она откинула потрепанный журнал и сделала приглашающий жест, указывая на соседнее кресло.
— Как ты можешь так работать, это же неудобно? — поинтересовалась я у подруги. — Легла бы на диван.
— На диване оно, конечно удобнее, — согласилась со мной Вика, — да вот беда одна — засыпаю моментально. Ты надолго его забираешь?
— До завтрашнего вечера, дольше держать нет смысла.
— Слушай, — Вика приняла в кресле сидячее положение, и заговорила шепотом, — загреби его на недельку, а? Чего тебе стоит, а Эж хоть выспится толком, а то на его работе отпуска не дождешься.
— Не дождешься, — подтвердила я, — но он нам спасибо не скажет.
— А мы и не просим, — Вика подмигнула мне и лучезарно улыбнулась.
— Хорошо, — пообещала я, — попробую что-нибудь сделать. Неделю не обещаю, а вот дня три устроить можно.
— И на том спасибо, — одобрительно кивнула она.
В комнату вошел Эжен, он так и светился недовольством. Смерив нас подозрительным взглядом, еще больше нахмурился.
— Что вы уже замышляете?
— Ничего, — Вика смотрела на мужа кристально честными глазами.
Она встала проводить нас до двери, поцеловала мужа в щеку и пожелала удачи, правда не понятно кому — ему или мне. Мы вышли из каюты и направились к лифтам. Эж шел впереди, я, отстав на полшага.
— Обычно я вожу людей под конвоем, а меня в первый раз, — хмуро пошутил он, оглядываясь, — неприятное чувство.
В ответ я только пожала плечами и надавила на кнопку лифта госпитального уровня.
Оказавшись в кабинете, я быстро осмотрела плечо Эжена, с недовольством обнаружив, что моим советом о фиксации никто не воспользовался. Намазав сустав обезболивающей мазью, наложила плотную повязку. Эж, смотрел на меня жалостливо и обречено, что ему совершенно не помогло. Я вызвала медсестру и приказала оформлять пациента в общую хирургию. Устроив его в больничной палате со всеми возможными удобствами, пообещала расстроенному парню заглянуть с утра перед обходом. Эж даже не пытался спорить со мной по поводу водворения его в больницу, что было странно, при его-то характере. Я вколола ему обезболивающие и снотворное.
— Он видел твою мамашу, — сообщил мне Эж на прощание.
— Я уже ничего с этим не сделаю, — пожав плечами, ответила я, чувствуя себя канатоходцем, балансирующим на краю пропасти.
По дороге домой заглянула в ординаторскую и попросила дежурного врача присмотреть за вновь прибывшим пациентом, мне пообещали, что глаз с него не спустят. Это радует, в смысле, когда в жизни хоть насчет чего-то ты можешь быть совершенно спокоен.
…Влад еще раз перечитал показания дочери. Да, точно, именно в них и есть загвоздка. Конечно, обычные, законопослушные люди, сталкиваясь в обычной жизни с трупом могут вести себя непредсказуемо, забывать, что и когда делали, но все-таки… Она сказала, что была на занятиях, а когда пришла, сразу же обнаружила тело отца, лежащее в бильярдной. А в протоколах следствия значится, что полицейские, прибывшие на место преступления не более, чем через пять минут после обнаружения тела и проведшие поверхностный обыск в ожидании "неотложки", нашли эту самую школьную сумку в комнате дочери потерпевшего.
Или она после того, как нашла тело, прибывая в состоянии шока, сама отнесла сумку в свою комнату, а потом просто забыла об этом? Или, уже зная, что произошло, не стала сразу заходить в бильярдную? Конечно, аргумент слабоват, но другого-то нет. И она сама сказала, что в свою комнату не заходила. А если так, то зачем соврала? Да и если не заходила в свою комнату, почему встретила полицейского в домашней одежде, запачканных в краске штанах и длинной рубашке, а не в школьной форме?
Ладно, будем думать, что она могла придя из школы, зайти в ванну и переодеться в домашнюю одежду, у Ани в ванной творится черте что — халаты, висящие на вешалках вместе с полотняными широкими штанами и старой Владовой рубашкой, которая Ане велика, но нравиться ужасно и которую она носит вместо халата, считаются вполне нормальным явлением. А было ли в той семье так же? Вряд ли.
В том же самом протоколе обыска описываются комнаты дома. И где касается комнаты дочери, отмечается педантичный порядок. Туфли к туфлям, платья к платьям — никакого беспорядка. Если верить полицейским, то даже нижнее белье было разложено строго по цвету и фактуре ткани. Еще следователь, что вел дело, отметил на полях протокола, что комната не несет абсолютно никакой информации о хозяйке, слишком все безлико. А если так, то почему не обратили внимания на все эти простые нестыковки?