А, ну правильно — дочери потерпевшего было около четырнадцати лет. Почему-то люди думают, что дети в этом возрасте не могут совершить такого тяжкого преступления, как убийство? Даже, если это примерные девочки из хорошей семьи. Вранье! Уж Влад-то знал, насколько жестоки хозяйские дети. По приказу вот одной такой благочестивой, примерной и послушной девочки-паиньки забили до смерти парнишку-раба. Что там уж между ними произошло, Влад не знал, но когда девица обвинила парня в приставании к ней любимой, он ей не на грамм не поверил. Не мог тот спокойный и уравновешенный парень сотворить такое — позариться на хозяйскую дочку! Тем более, что привязался к своей соседке по бараку и ни на кого больше не смотрел. Так-то. Впрочем, тут речь идет о родном отце, хотя…
Ладно, надо обсудить все это с генералом, если одобрит, Влад попросит командировку дня на три не больше, чтобы полностью отработать версию. Собрав показания девчонки, протокол обыска и свои записи в черную папку, закрыл остальные материалы в личном сейфе — архив уже как час не работал — и отправился к кабинету Дмитрия Петровича, из-за неплотно прикрытой двери пробивалась яркая полоска света — генерал работает.
Влад уже поднял руку намереваясь постучать, но остановился в самый последний момент, пальцы застыли в нескольких миллиметрах от пластика двери. До Влада донесся приглушенный голос Наташи.
— Дима, не тяни себе нервы, — просила она успокаивающе, по ее выражению было явственно слышно, что она повторяет это уже не в первый раз, — ничего ведь не случилось.
— Я не тяну себе нервы, ты даже не представляешь себе, насколько это было страшно, я видел все только в записи, — отвечал генерал и Влад мимолетно поразился усталости и безысходности звучащей в его голосе, — но это было все равно страшно. Мозгами я понимаю, что Аня выбрала единственно правильное решение. Она расколола свою мать, как ни один из моих ребят не смог бы, да и у меня так вряд ли вышло. Понимаешь, у нее нет жалости и от этого страшно. Наташ, она сделала все это хладнокровно, без каких-нибудь эмоций. Я осознаю, хоть мне от этого и больно, что она мстила за себя, за свое детство, но Влад-то здесь причем? Его зачем втягивать во все это? Я специально загнал парня в архив и работой завалил, чтобы сидел там безвылазно и не увидел ее! Парню и так досталось выше крыши, зачем еще этот неоправданный риск? С него хватит и того, что вскорости он узнает, что в смерти его родителей и его рабстве виновата эта женщина, Анина мать! А потом еще суд будет. К чему так рисковать, а если бы он ее увидел и узнал?
— Дима, не драматизируй, — послышался в ответ тихий и настойчивый Наташин голос, — ребенок давно вырос и вряд ли что-нибудь вспомнил бы…
Влад осторожно опустил документы на стол, непонятно как оказавшийся у генеральского кабинета. Ощущение беды было настолько велико, что он не сразу осознал до конца, что жизнь рухнула. Наташа говорила что-то еще, но Влад словно оглох, и ее речь доносилась до него сквозь плотную вату. В голове бились слова генерала…она мстила за себя, за свое детство…..в смерти его родителей и его рабстве виновата эта женщина, Анина мать…..Его зачем втягивать во все это…..она мстила за себя, за свое детство…
А он все это время мучился, не понимая, зачем его хозяйка проявляет столько благородства к безымянному рабу. Ответ оказался таким простым, банальным и отвратительным в своей голой правде, что даже затошнило. Раньше пользовались только его телом, и это было не так страшно, сейчас попользовались душой. Вероломно. А он-то поверил! Впервые в жизни поверил! И теперь его предали.
Влад ухватился за край стола, боясь, что ставшие неверными ноги подведут, и он упадет. Мир вокруг неудержимо рушился, и остановить крушение невозможно, как нельзя заставить облака ползти по земле, а не лететь по небу. Жизнь рушилась, разбитым стеклом осыпая беззащитную душу, оставляя на ней тонкие, болезненные раны. И ничего уже нельзя изменить, он все услышал и все уже случилось.
С тихим всхлипом загнал в легкие воздух, оказывается, он не дышал все это время. С тех самых пор, как подошел к кабинету. Зачем он сюда пришел? Чего хотел? Комната закачалась, Влад почувствовал, как сердце вслед за душой рвется на части и боль крепкими волчьими клыками вгрызается в беззащитные кровоточащие ткани, взламывая ребра, разрывает мышцы и высасывает по капли жизнь. Еще немного и от меня ничего не останется. Я сейчас грохнусь в обморок, как какая-нибудь слабонервная барышня, безразлично подумал Влад, пытаясь сфокусировать взгляд на ореховом пластике стола, но глаза почему-то отказывались это делать, все расплывалось.