Вершина Столетова

Все эти дни Ольга не находила себе места. В своей рабочей комнате усидеть она не могла, а поездки по колхозам, кроме огорчений, ничего не приносили: на глазах выгорали хлеба. Она исхудала, почернела и, чего раньше за собой никогда не замечала, стала злой и раздражительной. Впрочем, и все люди, с которыми ей приходилось встречаться, резко изменились: все удрученно хмурились, разговаривали мало и неохотно. Даже ровный, невозмутимый главный агроном и то будто другим стал. Теперь он меньше засиживался в кабинете, то разъезжая по колхозам, то проводя с агрономами длинные совещания. Постоянная озабоченность не сходила с его гладко выбритого лица.

Встретив Ольгу в ключевском колхозе, Васюнин спросил, «как чувствуют себя поливные хлеба», и выразил желание посмотреть их лично.

Пускаться с Васюниным в дорогу один на один Ольге не хотелось. Она только что повздорила с матерью. Та спросила ее, долго ли она собирается оставаться в своем вдовьем положении. «Чай, не старуха еще и с лица вроде не такая уж страшная — неужто же не может найтись подходящий человек? Неужто же теперь никакого бабьего счастья тебе уже и на роду не написано? Не может того быть, ищи свою долю. Одной работой, каналами этими в твои годы жить еще рано. Не проживешь! Да и Юрке отец нужен. Тебе из него надо человека вырастить, а что получится из мальчишки, когда он растет без отца?! И какой же дом без мужчины?!» Больше всего Ольгу обидело, что мать не кого-нибудь, а ее же и винит в том, что Юрка растет без отца, и она сгоряча наговорила ей всякого вздору.

Выручил подвернувшийся на счастье Галышев. Пошли втроем. Васюнин, с холщовой толстовкой на одной руке и с тростью, которой он обивал пыль с пожухлых придорожных трав, в другой, бодро шагал впереди. Ольга с Галышевым — за ним следом.

Казалось, что земля гремит под каблуками — такой сухой и твердой она была. На небе по-прежнему не появлялось ни одного облачка.

— Ваша правда, Ольга Сергевна, — близоруко щурясь на желтеющее поле яровой пшеницы, сказал Васюнин. — Хотя зимой я вас и отговаривал, а как теперь вижу, зря…

Главный агроном, кажется, впервые назвал Ольгу по имени-отчеству, — так обращался он только к людям высокоуважаемым. И в другой раз и это уважительное обращение, и признание Васюниным своей неправоты, наверное, немало обрадовали бы ее. Но сейчас, в дни всеобщего бедствия, это казалось таким незначительным, маловажным, что Ольга даже и слушала Васюнина рассеянно. Она глядела на соседний участок стеблистой, но мелкоколосой ржи, с участка переводила взгляд на медленно удаляющегося по его краю Галышева (он пошел к себе в бригаду) и тяжело вздыхала.

— Да, конечно, — снова заговорил Васюнин, — без воды, без орошения и это поле, надо думать, разделило бы общую грустную участь…

Ольга понимала, что хочет сказать этим Васюнин, и надо бы ответить ему, что дело не в одном орошении, а еще и в правильной агротехнике. Но сейчас даже и возражать Васюнину не хотелось. А он, по-своему поняв молчание Ольги, продолжал:

— Недаром еще в Древнем Египте… — Тут следовал пространный рассказ о том, как хорошо было поставлено оросительное дело у древних египтян. Васюнин был человеком образованным, начитанным, и в его рассказе не было недостатка ни в цифрах, ни в исторических фактах, хотя и повествовал он о них со свойственной ему суховатостью. Ольга по-прежнему слушала его невнимательно. Хорошо, что Васюнин разговорчив сегодня против обыкновения: идти рядом и обоим молчать — куда хуже.

В правлении, когда они туда пришли, мать говорила по телефону.

— Что, что сказано про тока? — переспрашивала она, затем, прижимая трубку плечом, записывала в толстую книгу. — «Привести в порядок крытые тока, где нет — построить». Все? Ну, и слава богу!

Виктор Давыдович сел к столу, Ольга — поодаль, у окна.

— Вот новую телефонограмму получила, — обращаясь к Васюнину, сказала Татьяна Васильевна и хлопнула ладонью по пухлой бухгалтерской книге. — Еще полгода не прошло, а книгу уже дописываем. Не многовато ли?

Виктор Давыдович неопределенно пожал плечами.

— Я, конечно, понимаю, указания нам давать надо, — продолжала Татьяна Васильевна. — Но хоть бы чуть поменьше. И потолковей. А то ведь что получается? Вот сейчас передали. И чего только тут не указано: и развернуть борьбу с засухой, и придать самое серьезное внимание орошению, и крытый ток построить, и даже про бестарки что-то упомянуто. А к чему? Разве я сама не знаю, что к уборке надо и бестарки приготовить и другое-третье? Знаю, потому что, слава богу, не первый год хлеб молотить собираемся. А крытого тока, если бы у нас не было, все равно бы построить не успели. Про орошенье и говорить не приходится. Пораньше бы надо, весной, или того раньше, прошлой осенью, а теперь что же, придавай ему хоть самое рассерьезное внимание — поздно. Поздно!