Вершина Столетова

Не работалось. Сложив бумаги обратно в стол, Ольга ушла домой.

В насквозь прогретой комнате стояла нестерпимая духота, и спалось Ольге плохо. В раскрытые окна иногда наплывали еле уловимые запахи трав, но прохлада не приходила.

Опять вспоминался Василий.

«…Завтра наш тральщик снова уходит в море, — писал он в последнем письме. — Опять будем искать и выуживать черную смерть… Сколько уже прошло, как кончилась война, а напоминает о себе и до сих пор. И до сих пор корабли не могут спокойно ходить по морским дорогам. Неделю назад наткнулся на мину и подорвался сторожевой катер… Ты не подумай, что и со мной что-нибудь может случиться. Бывает, конечно. Как-то разряжали мину, и по неосторожности одного матроса царапнуло… Ну, мне-то неосторожным быть нельзя: ведь меня ты ждешь, сын ждет…»

А на другой день Василий погиб. Погиб, обезвреживая мину, эту черную плавучую смерть, оставленную войной. Долго не верилось в это, как не веришь дурному сну. Долго мучила память о муже. Брала ли Ольга в руки какую вещь, находила ли подчеркнутую Василием строчку в книге — в памяти оживала картина их короткой совместной жизни и каждый раз больно ранила сердце. И еще, особенно на первых порах, часто напоминал о Василии Юрка. Напоминал и своими вопросами, где отец, скоро ли приедет, и своими смородиновыми глазами.

Но прошло время, и, хотя по-прежнему тяжело было сознавать, что Василия нет и такого уже не найти, жизнь брала свое, жизнь шла вперед. Порой Ольгу даже сердило, что все связанное с Василием уходит дальше и дальше, словно дымкой подергивается. Но что можно было с этим поделать?! Ольга думала, что гибель Василия — это конец всякой радости, черта, за которой уже ничего быть не могло. Но прошел год, три, пять, и жизнь перед ней по-прежнему, как и в юности, как и при Василии, лежит открытым зовущим простором.

И, глядя на сына, Ольга все чаще начинала задумываться о том, чтобы найти ему хоть не родного, хоть и не такого, как Василий, но все же отца. Сама она, конечно, никого полюбить уже не сможет, но очень плохо для мальчишки, когда он растет без отца. А Василий хотел, чтобы из него вырос настоящий человек.

С Гараниным Ольга чувствовала себя легко и просто, с Михаилом неровно: то хорошо, естественно, то связанно, неловко. И все-таки тянуло ее к Михаилу. Но ведь ей было хорошо известно, как относится к нему Юрка! Выходит, дело не только в сыне, не только в том, чтобы найти ему хорошего отца… Ольга не знала, как вести себя с Михаилом, хотела и боялась встречаться с ним.

Теперь, говорят, его снимают с работы. И снимают не за что-нибудь, а за перерасход горючего, который получился при вспашке засоленных участков. Большей несуразицы нельзя и придумать.

Ольге было горько и обидно за Михаила. Хотелось сказать ему что-нибудь ободряющее, хотелось быть в эту трудную минуту рядом. Только, опять же, как знать, в одной ли жалости тут было дело?

«Так что же это? — спрашивала Ольга. — Ведь не любовь же?»

И какой-то внутренний голос вопросом на вопрос отвечал: «А если не любовь, то что же?»

2

Когда Михаил узнал, что приказом директора МТС от должности бригадира он отстраняется, ему показалось, что диспетчер что-то напутал. Диспетчер повторил: сдать бригаду Житкову.

В это время в вагончик вошел Пантюхин и сказал, что у него искрит магнето и мотор не заводится. Михаил поспешно вышел вслед за Пантюхиным, машина которого стояла здесь же, у вагончика, на заправке, и начал регулировать магнето.

Через полчаса все было готово. Но не успел Михаил отойти от трактора, как со своего участка прибежал Зинят.

— Товарищ бригадир, троит!

Теперь только Михаил вспомнил о разговоре с диспетчером и усмехнулся: бригадир! Уже не бригадир… Так сказал он и подошедшему Ихматуллину:

— Сейчас наладим, Зинят. Только я уже не бригадир.

Трактористы с веселым недоумением поглядели на Михаила, и по взглядам этим он понял, что ему не верят: шутки шутишь.

— За бригадира будешь ты, Филипп Васильевич. Приказано тебе сдать все дела…

Житков первый понял, что Михаил не шутит.

— Так, — тихо, как бы про себя сказал он. — Значит… да нет, не может быть. Неужели инженер настоял на своем? И неужто он думает, что я или кто другой этого ухаря в бригаду возьмет?! Словом, так: поработать мы пока без тебя поработаем, а принимать я ничего не буду. Сегодня я от тебя, завтра ты от меня… Поди, ошибка какая-нибудь вышла.

— Ошибка или не ошибка, а вот так! — Михаилу хотелось поскорее кончить невеселый этот разговор. — Пойдем, Зинят.