Вершина Столетова

Как-то произошел такой случай. К секретарю партбюро пришел по делу один из ремонтников. Гаранин предложил ему раздеться (для этого он специально прибил у порога вешалку), а затем уже проходить к столу для разговора. Парень замялся: «Уж больно грязная роба там у меня», — наконец объяснил он свое замешательство. «Что же это ты, брат, в такой ходишь, что раздеться стыдно? — спросил Гаранин. — Что рабочий человек ты и руки у тебя в мозолях да в масле, этого стыдиться нечего, этим гордиться можно, потому что такими вот рабочими руками все на земле сделано. А что ходишь в такой робе, что стыдно в ней показаться, — это уж плохо», «С умывальником у нас неустроенность, — пожаловался парень. — Стоит он чуть ли не на улице, по-летнему, умыться негде». — «Ну, я думаю, умывальник мы наладим».

Андрианову об этом разговоре Гаранин ничего не сказал, тот случайно узнал о нем от самого ремонтника. Андрианов вызвал заведующего мастерскими Алимова и сказал, чтобы тот немедленно же перенес умывальник. Алимов улыбнулся в ответ: умывальник уже перенесен, а кроме него рядом с кузницей устроен горячий душ. Действует со вчерашнего дня.

До этого случая Андрианов не только не заставлял раздеваться посетителей, а и сам частенько принимал в пальто и шапке. Теперь он сидел в кабинете в аккуратно выглаженном полувоенном френче и дал наказ секретарше, чтобы та никого в верхней одежде к нему не пускала. Немножко досадно было, что сам он не смог додуматься до таких простых вещей, как горячий душ для ремонтников или вот этот обычный во всяком учреждении порядок. А порядок этот Андрианов оценил сразу же. Никто уже не вваливался в кабинет, начиная ругаться еще от порога, разговоры шли спокойней и деловитей, даже курить стали, кажется, меньше и уж, во всяком случае, не сыпали пепел и не бросали окурки где придется. Правда, кое-кто на прием теперь не попадал: один председатель не стал раздеваться, а сказал, что зайдет в другой раз; двое трактористов вчера тоже повернули обратно. Но это ничего, пусть привыкают.

Однако не все в поведении нового секретаря было понятно Андрианову. Зачем-то вдруг поехал в колхозы, а потом ругался с главным инженером, что тот не дает тракторов на вывозку навоза. Зачем-то дотошно расспрашивал Васюнина об орошении. Ведь ни то, ни другое его совсем не касается. Или хочет показать себя этаким всем интересующимся и все знающим руководителем?

А вчера вдруг среди разговора встал и ушел из кабинета. Сказал, «подумаю». Любопытно, что надумает? Хоть разговор-то этот к нему тоже прямого отношения не имеет, но все же интересно.

День выдался тихий. Уже добрый час Андрианов сидел у себя в кабинете, а пока еще никто не шел. Позвонили из райкома, сам Андрианов позвонил в староберезовский колхоз. Во время разговора со Старой Березовкой вошел хмурый, но, как всегда, аккуратно побритый, в нарядном галстуке Оданец.

Главный инженер работал в МТС уже больше двух месяцев, но — странное дело! — о нем Андрианов и до сих пор еще не составил более или менее определенного мнения. Оданец отлично знал технику, уверенной рукой навел порядок в мастерских. Он быстро сработался с подчиненными и для многих механиков и бригадиров уже был своим человеком. Разве что слабовато разбирался в колхозной экономике, но это для главного инженера грех не великий: на то есть агрономы. Во всем же остальном показывал себя Оданец с самой хорошей стороны.

И все-таки Андрианов как-то не видел, не чувствовал, что двигало этим человеком, когда он ехал сюда, ради чего он оставил город с удобной квартирой, завод, где, судя по характеристикам, его ценили и уважали.

Оданец стал у окна и сосредоточенно, будто за этим только и шел сюда, рассматривал эмтеэсовский двор. Пальцы его сцепленных за спиной рук напряженно шевелились, точно хотели и не могли расцепиться.

— Зря обижаешься, Дмитрий Павлыч, — имея в виду вчерашний разговор, примирительно сказал Андрианов.

— Или вы меня дурно поняли, Алексей Иванович, или действительно привыкли на последних строчках сидеть, а вперед вырваться смелости не наберетесь, — не оборачиваясь, ответил Оданец.

— Если бы за одной смелостью дело…

— Так что ж теперь, сдаваться? Ну, нет, я не отступлю. Съезжу еще раз в город и уж если не у нашего начальства, так на заводе чего-нибудь добьюсь. Добьюсь!.. Только ведь опять же: легче было бы добиваться, если бы товарищи мои видели, что я здесь не зря государственные деньги проедаю, что станция наша к верхним строчкам тянется.

Андрианову не хотелось продолжать этот разговор, и, чтобы кончить его, он сказал:

— Через эту, как ты говоришь, последнюю строчку у нас сейчас и денег-то нет ни шиша, только с нового квартала будут.

— А-а, что там деньги! — Оданец досадливо махнул рукой. — Лишь бы достать, что надо, — деньги я и свои могу заложить. Правда, жене хотел послать, да ничего, обойдется.

— Нет, нет, Дмитрий Павлыч. Неудобно.

— Удобно, неудобно. Мне вот в глаза товарищам по заводу глядеть неудобно. А жена меня поймет.