Вершина Столетова

Чувствовал себя Андрей напряженно, словно шел по жердочке через бурную реку. Соня говорила что-то насчет того, что одно поле низменное и земля поспевает на нем не скоро, другое — на возвышенности, и там, наоборот, гляди да гляди, а то придется сеять совсем посуху; в одном поле культура, любящая ранний сев, в другом — чем позже, тем лучше. Пусть бригадир все это сразу имеет в виду и потом не ругается, что придется делать холостые перегоны: мало лишь бы посеять, надо посеять вовремя, хорошо…

Андрей старался слушать Соню с подчеркнутой деловитостью, однако слова будто застревали где-то в ушах, а до сознания не доходили. В голову лезло черт знает что, очень далекое от сути разговора. «Год не видел, а будто вчера расстались: каждая черточка, каждая прожилка в памяти… и глаза эти, и волосы… зря, зря, парень, согласился ехать в Ключевское…»

А Соня между тем с таким увлечением рассказывала про всякую стадийность, структуру и капиллярность, держала себя так непринужденно, словно никогда они и не были знакомы.

Андрей не заметил, как маршрут оказался уже вычерченным.

Когда вышли из клуба, Соня шумно вдохнула настоянный на весенних запахах воздух, взглянула на уже невысокое, но все еще яркое, лучистое солнце и зажмурилась.

— И люблю я эту пору, и… — Она недоговорила. — Понимаете, Андрей Петрович, неспокойно как-то на душе в это время. Куда-то тянет, чего-то хочется, а чего — и сама не знаешь. Точь-в-точь как у Женьки в стихах. У вас так ее бывает?

Андрей отшутился: в детстве, кажется, бывало и у него.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Земля, шершавая, взъерошенная, только что освободившаяся от снега, лежала широкими темными и серыми полосами от села до самого горизонта и ждала человеческих рук. Полосы полей взбегали на взгорья, пропадали в низинах, снова поднимались гребнем и текли все дальше, на восток, до еле видного перелеска. Высоко в небе ходили кругами и заливались, радуясь наступившей весне, невидимые жаворонки.

А низом по земле плыл, нарастая и распространяясь все шире и шире, могучий гул тракторных моторов. Бригада Михаила Брагина выехала в поле. Машины разбудили тихие, безмолвные поля и начали их ежегодное преображение. За тракторами потянулись в степь сеялки, бороны, заскрипели по едва просохшим дорогам груженные зерном подводы.

Михаил глубоко вдыхал запах мокрой земли, слушал густой и чистый, словно отлежавшийся за зиму, голос машин, и сердце его будто росло, ширилось, и ему становилось тесно в груди. Хотелось работать, опережая время, хотелось скорее видеть эти поля зазеленевшими из края в край.

А весна, как назло, выдалась ранняя, но сырая. Вот, кажется, уже и просохло — на взгорьях пахать, сеять можно, и вдруг на целый день закроет небо хмарью, начнет брызгать дождик, и опять земля отсырела, опять тракторы тонут по самые ступицы.

Пришлось вести сев выборочно. Тракторы разбрелись по всему полю.

Минувшей ночью дальний трактор часа два простоял, и, как только рассвело, Михаил направился к нему.

Полнолицый, черноволосый татарин Зинят Ихматуллин, работавший на этом тракторе, сказал, что ему вовремя не подвезли горючее.

Михаил чуть не выругался: только этого и недоставало!

— Такие случаи здесь не редкость. — Зинят работал в Новой Березовке по второму году. — Колхоз бедный, не хватает ни людей, ни лошадей.

Михаил спросил, а как относится к трактористам колхозное начальство.

— Хорошо, — ответил Зинят не очень уверенно. — Я так думаю, что хорошо.

— Уж лучше бы они относились к нам хуже, только бы машины зазря не простаивали, — проворчал Михаил и ушел на стан, чтобы успеть к утренней смене.

Бригадный стан был раскинут на небольшой луговине между участками двух ближних к селу тракторов. Когда Михаил пришел туда, прозрачный весенний рассвет давно уже сменился утром. Из-за серо-зеленой стены леска встало чистое, нестерпимо-яркое солнце. Но беловатые облака наверху будто только этого и ждали. Завидев солнце, они угрожающе потянулись к нему густой, длинной грядой, готовые вот-вот наброситься и потушить его буйную весеннюю радость.

— Не к добру это. — Филипп Житков смотрит на жирно блестящую борозду, потом на небо и снова на землю. — Выхлестнет этот Илья-пророк всю влагу, когда она совсем ни к чему, а потом сушь образуется, на корню хлеб гореть почнет…

Продолжая ворчать, он нагибается над плугом и начинает отчищать лемеха. Под вылинявшей гимнастеркой взад-вперед ходят могучие лопатки.

Сменщица Житкова — Маша Рябинкина, очень подвижная, смешливая девушка, заправляет трактор керосином. Волосы у Маши светлые-светлые и брови какие-то совсем бесцветные, а глаза — темные, блестящие, как вот этот чернозем в борозде.

— Тебе бы, дяденька Филипп, не здесь, а на метеостанции работать, — смеется Маша. — Цены бы не было такому работнику.

— Что мне на станции делать? Я не железнодорожник. Я здесь на своем месте… Откуда ты знаешь, может, я тракторист по признанию.

— Говорят, не «по признанию», а «по призванию».

— Говорят, говорят, — начинает сердиться Филипп. — Ты вот воронку-то держи как следует. Или не видишь — мимо бежит? Разиня по приз…ванию!