Вершина Столетова

— Ну что, допрыгался, бригадир, — сказал инженер, рассматривая задранный цилиндр. — Говорили же: не перегружай машины, и так еле живы, так нет — сам все знаю, сам с усам… Я для тебя не авторитет, так Николай Илларионович может подтвердить.

«Стоило для одного этого старика тревожить!» — усмехнулся Михаил, но промолчал.

Николай Илларионович откашлялся, протер пенсне и сказал:

— Да, по нашим почвам глубину вспашки в двадцать сантиметров следует считать вполне достаточной. Несколько мельче можно, а глубже не имеет смысла.

— И те участки, что засолены, тоже глубже не имеет смысла? — спросил Михаил.

— Видите ли, агротехника орошаемого земледелия, в том числе и предпосевная обработка почвы, не имеют существенных отличий от агротехники обычных богарных земель, — уклончиво ответил агроном.

— Одним словом, на рожон лезешь зря, — заключил инженер. — Сегодня ты запорол цилиндр, завтра — подшипник. Кто же тебе частей напасется? Имей в виду: больше нормы не дам. И за перерасход горючего расплачиваться собственным карманом не стану, расплачивайся сам.

— Ладно, буду иметь в виду, — угрюмо ответил Михаил и хотел было снова приняться за работу, но теперь за него взялся все это время молча писавший что-то в своем блокноте Сосницкий: а чье это указание — пахать глубже нормы, а с кем оно согласовано?

Михаил ответил, что указание агронома Орешиной.

— Но, позвольте, — возмутился Сосницкий, — Орешина — это же не инстанция!

В этом Михаил согласился с Сосницким: да, конечно, Орешина не инстанция.

— Нет, я в том смысле, что Орешина не может давать какие-то указания, не согласовав их предварительно с кем следует.

— А я-то, грешным делом, думал, что в земле, в агрономии лучше понимать должны не инстанции, а агрономы.

— Э-э, парень, — криво усмехнулся Сосницкий. — А ты, оказывается, с гонорком. Я тебя было в пример другим ставил, а ты вон какой. Хорошо. Учтем…

Сосницкий сделал еще какую-то последнюю пометку в блокноте, сунул его в портфель и, по обыкновению, заторопился:

— Поехали, товарищи. Мне сегодня еще в Ключевское успеть надо.

Захватив зачем-то аварийный поршень, начальство наконец уехало.

Не успел Михаил разделаться с горлановским трактором, пришел Филипп Житков и сказал, что его машину надо ставить на перетяжку подшипников.

— Не может быть! Вчера я их только проверял, что же они, за одну ночь ослабли?

Житков ничего не ответил. Он, не без основания, считал себя достаточно опытным для того, чтобы определить, нужна или не нужна трактору перетяжка, и спорить о таких вещах даже и не собирался.

Все же Михаил решил убедиться в необходимости перетяжки собственноручно. Уж очень несуразно все выходило: хотел как побыстрее, а получается наоборот. Прямо как нарочно.

Пришли на участок Житкова.

Михаил осмотрел мотор: да, подшипники люфтуют так, что дальше работать нельзя.

Горланов с Пантюхиным имели самый неполный, самый бедный набор инструментов в бригаде. После аварии с пальцем половину ключей пришлось позаимствовать у Житкова. Михаил сам посылал за ними. Из-за этого сейчас замедлялась разборка мотора.

Про недостачу инструмента на горлановском тракторе Михаил знал и раньше, но как-то мирился. Сейчас и это обернулось против него.

«Ну, ничего, я за вас возьмусь». Михаил снова начал злиться на Горланова и Пантюхина за их лихаческое отношение к машине: работают так лихо, что на уход за машиной и времени не остается, даже инструментом обзавестись некогда. И опять, может быть, потому злился, что чувствовал и свою вину в этом. Кто же, как не он сам, потакал им?

К счастью, перетяжки требовали лишь два подшипника и времени на это ушло не так много. Может быть, бригада все же не затянет сроки сева на поливных землях.

«А интересно, как в Ключевском, у Галышева? — подумалось Михаилу. — Стой! А ведь Ольга сегодня в Ключевском. При мне Варвара Садовникова с ней из правления по телефону разговаривала…»

И его вдруг так властно, неудержимо потянуло к Ольге, так остро захотелось видеть ее, что он, как от быстрого бега, даже задохнулся.

Лошадь, выделенная колхозом в распоряжение бригады, как раз стояла запряженной. Сказав возчику, что вернется через два часа, Михаил сел в перемазанную автолом бричку и тронулся.

Он опять, как и зимой, смутно представлял, зачем едет к Ольге, о чем с ней будет разговаривать. Но теперь это его уже не смущало: «Не в словах дело. А может быть, и без всяких слов поймет, зачем и почему я к ней приехал?»

Лошадь шла тихо, время тянулось бесконечно.