Вертеп

Пушкарь смутился промахом, притормозил. Мазин тоже размышлял молча. И вдруг неожиданно для Андрея спросил:

— А застрелить ее он не мог?

— Застрелить? Когда? Из чего?

— Пистолет в нашу версию не укладывается? У нас по-отелловски, вручную, без подготовки, да?

Пушкарь на насмешку не отреагировал.

— Я и такое не исключаю, но огнестрельное оружие не фигурировало, а труп не обнаружен. Но если вы упоминаете пистолет… то не зря, почему?

Мазин ответил уклончиво:

— Подсознательно, наверно, из-за пули, что тебе передал… Хотя это, конечно, бузина, а дядька в Киеве.

— Может, и не в Киеве, а тут рядом.

— Опять Дергачев? — спросил Мазин скептически и даже слегка недовольно.

— Строги вы, Игорь Николаевич, строги. Не даете пофантазировать.

— Фантазии у тебя в свободном полете, а я старомодный, Андрей. На Жюле Верне воспитан, а Стивена Кинга осилить не смог.

— А я и совсем не читал.

— Да он на каждом лотке…

— Цена кусается. Так что моя фантастика доморощенная. Хотя чую, не я один фантазирую. Кажется, связь красивая получается? — спросил он, не скрывая ехидства.

— Бузины с дядькой? Что это тебе взбрело?

— Ничего особенного. Только замечаю, что по покушению на этого врача у вас, кроме Дергачева, подозреваемых нет, верно?

Мазин засмеялся.

— Расплатился? Злодей! Но, если честно, для меня и Дергачев не подозреваемый… — Он помедлил немного и очень честно добавил: — Пока…

Пушкарь обрадовался.

— Отлично. А если все-таки он…

Мазин замахал рукой.

— Остановись, Андрей! Спившийся человек. Я же видел, как он пьет, хоть, в отличие от Алферова, страсти своей еще стесняется. Но все признаки заметны. Куда ему выходить ночью с пистолетом на большую дорогу! Руки дрожат небось.

— Небось. Потому и промазал.

— Ну, упрямец!

— Дайте картину дорисовать.

— Рисуй, сделай милость!

— Пуля старая, если и пистолет старый, мог не один десяток лет просуществовать.

— Эка, хватил, или, как там у Гоголя…

Предположения Пушкаря как бы поддразнивали его, упрекали, что он, прожив годы и накопив опыт, в котором, как жилы в богатой породе, переплелись всевозможнейшие ситуации, теперь не жилу искал, а предпочитал аккуратно перемывать кучи песка, в расчете на малую, но подлинную, верную крупинку. Опыт и возраст не прибавили смелости и легкости мышления, напротив, развили осторожность, сузили пространство риска, безумных идей. Это было обидно.

— Ты не знал меня в молодости, Андрей, и я за сумасшедшие предположения хватался…

— И все зря?

— Напротив, многое подтверждалось, бывало, и соломинка на плаву выручала. Но тогда впереди жизнь была, время исправить ошибку в следующий раз… Ну, что я тебе толкую! Это все прожить и пережить нужно. Короче, каждому овощу свое время.

— А я-то себя в консерваторы записал!

— Я ж тебе сказал, ты свободный человек, тебя смелость предположения увлекает, а меня проверенный факт, крупица истины, такой кусочек картины-мозаики, что на Западе любят на полу у камина дети и старики складывать.

— Ладно, — согласился Пушкарь. — Одну детальку я вам захватил из принципа: никакой мелочью не пренебрегать. Вот вам штришок из того времени. Хотя вы Эрлениных фотографий кучу перегребли, наверно.

Игорь Николаевич покачал головой.

— Ни одного снимка.

— Как же так? У них этого добра полно было.

— Было, да сплыло. Дергачев все уничтожил.

— Все? Уничтожил? Зачем?

— Все спалил из ревности. Не хочу, дескать, больше ничего видеть с ней связанного. Ни письма, ни фото — все в огонь.

— Вот видите, какие в нем страсти кипели. А если еще не выкипели, а? Ну ладно, взгляните на документ эпохи.

И Андрей извлек из чемоданчика и протянул Мазину пожелтевшую листовку-объявление с тревожным призывом — «Помогите найти человека!». Как водится, в текст посредине был врезан портретик, воспроизведена фотография женщины, которая показалась ему недавней знакомой, несмотря на вышедшие из моды покрой одежды и прическу. Но раздумывать и соображать много не пришлось. Мазин улыбнулся и достал другую листовку, современную, с предвыборной фотографией Марины.

— Махнем, не глядя? — предложил он Пушкарю.

— Это ж надо, — сказал Андрей тоном пана спортсмена из модного когда-то кабачка «Тринадцать стульев».

Оба они сразу подумали, что сестры очень похожи, даже улыбались похоже, живо и с задором, хотя задор Эрлены выглядел более естественным, а в улыбке Марины просматривалась предвыборная заданность.

— Прямо двойняшки!

— Это так кажется, — возразил Мазин. — Просто сняты в одном возрасте, обеим чуть за тридцать. А в разном в одно и то же время они выглядели не так уж схоже. Но любопытно. Спасибо. Не будем пренебрегать. Может быть, Дергачев уничтожил фотографии, чтобы не видеть, как будет выглядеть молодая жена через десять лет? Зачем разрушать иллюзию, что он вернул юную Эрлену?

Развить тему, однако, не пришлось. Помешал телефонный звонок.

— Мазин слушает.

— Игорь Николаевич! Как я рада, что застала вас. Это Лиля.

— Я тоже рад, — искренне отозвался Мазин. — С возвращением! Нам нужно повидаться.