Вертеп

Он протянул руку Мазину и пошел по шумной улице, не оглядываясь и не поворачивая головы на претенциозные вывески, в основном на непонятном народу языке. На перекрестке Алферова отрезали машины, и Мазин потерял его из виду.

Но сказанное им осталось. Нейтрально сдержанное отношение Мазина к Марине сменилось отчетливой брезгливостью и некоторым удивлением ее наглостью. «Эта совковая удачница так уверовала в свои удачи, что решилась беспардонно врать, не имея, по существу, надежды скрыть вранье! Интересно, кем она меня считает?» Четче обрисовалась мысль о пистолете, хотя и прав был Алферов, — мысль эта вполне могла оказаться пустой. Дергачев с пистолетом больше напоминал ковбоя из забегаловки, чем из салуна. И вообще, если положить руку на сердце, думал Мазин, к целям своим он приблизился ничтожно мало, особенно в отношении целителя.

Расчет на «караван» себя оправдал. До больницы Мазин добрался по-королевски, расположившись на продавленном сиденье, но Виктории Карловны там не оказалось. Девица с равнодушно прозрачными глазами, излучая ленивое недовольство каждым, кого обстоятельства привели в эту запущенную юдоль печали, бросила коротко:

— Выписали.

И отвернулась.

Любопытно, подумал Мазин, как она и ей подобные, а имя им легион, — наловчились вот таким образом отворачиваться в никуда. Ведь там нет ни собеседника, ни даже зеркала, а они умеют так заинтересованно смотреть, например, на первого весеннего комара, из нового поколения городских комаров, черного, жирного и неповоротливого, который беззаботно летает по регистратуре, как «юнкерс» в сорок первом, не помышляя об опасности.

— Вчера она была здесь.

Девица глянула на Мазина, поражаясь бестолковости посетителя.

— Вчера была здесь, а сегодня нету, выписка по утрам, — пояснила она назидательно и вернулась к комару, возможно, имея какие-то мысли на его счет.

— Кажется, ваше призвание энтомология, — заметил Мазин.

— А вы не оскорбляйте!

Мазин понял, что активное внимание страдающей от безделья девицы может с комара переключиться на него, и решил не рисковать, а уточнить обстановку на месте.

Домик Виктории Карловны, который он рассмотрел еще в прошлое свое посещение, отделенный высоким кирпичным забором от соседнего старинного особняка, по-прежнему смотрелся ухоженным и аккуратным, и было удивительно, как может поддерживать свое жилище в таком порядке одинокая старая женщина.

Но в этот раз внутрь домика заходить Мазину не пришлось, не было необходимости. Виктория Карловна сидела в старинном кресле-качалке во дворике под грушей, на которой зрели молодые плоды.

— Возьмите табурет в сарайчике, — предложила она.

Мазин взял и присел напротив.

— А я вас в больнице искал.

— Выписали.

— Значит, получшело? — спросил он, стараясь говорить пободрее, но пересиливая себя, потому что сейчас, при солнечном свете, Виктория Карловна выглядела гораздо хуже, чем в комнате, где он видел ее прежде.

— Ну, и вы туда же! Умирать выписали. Зачем им свою статистику портить. Да и я не хочу на лекарства деньги тратить бесполезно. Дорого стало умирать, Игорь Николаевич, а хоронить и того дороже.

Она повернулась к Мазину, и он увидел в ее глазах, еще недавно твердых, выражение, которое заметил недавно у деда Пушкаря. Два таких разных человека смотрели в мир одинаково, уже со стороны.

У Мазина не повернулся язык лицемерить, он понимал, что порог, до которого человек воспринимает соболезнование и нуждается в утешении, ею перейден.

— И я рада, между прочим. Это очень противно умирать в больнице, где ты всем в тягость. Лучше здесь, на родительской земле. Это же все моя земля. Вон там за забором наш дом, а тут, где дорога, сад наш был, домик мой — бывший флигелек городской усадьбы. Немного мне советская власть оставила, но зачем мне больше? На это я не жаловалась. А вот душу давили… Ну да Господу виднее. Жизнью земною не дорожу, хотя лишние несколько дней прожить хочется. Тепло как, хорошо… Глупая старуха, да?

— Нет, — сказал Мазин. И больше ничего не добавил.

— Вас Лиля прислала?

— Да.

— Я просила ее. Спасибо, что пришли.

— С пустыми руками пришел, — признался Мазин с сожалением. Он не мог морочить голову этой мужественной женщине.

— Я вижу. Было бы с чем, вы бы раньше пришли. Ну что ж, переживать разное приходилось. Жаль. Не дождусь. А ведь все объявится в положенный час. Но сейчас о Лиле подумать нужно.

— Она говорила, что вы завещаете ей дом.

— Да, оформила. Нотариус говорит, что все по закону. Но я постоянно вижу, как закон нарушается.

— Не всегда.

— Если нет заинтересованных лиц.

— Это же ее родители.

Конечно, сказано было не совсем удачно, ведь Виктория Карловна считала отца Лили убийцей ее матери, но она смолчала.

— Вряд ли отец захочет дочери зла.

— Он все, что угодно, натворить может. Пустой человек, не ведает, что творит.

— Я убедился, что в дни, когда исчезла Эрлена, он отсутствовал.

— Да, у него все было состряпано убедительно.

— А вас, Виктория Карловна, не удивляет, что пустой человек так ловко упрятал концы в воду?