Вертер Ниланд

На следующий вечер, когда я приступил к работе, явился Пенрод, дабы удостовериться в том, что все идет как надо, и отбыл, увидев, что я разделался со своей задачей удовлетворительно. Работа начиналась с половины одиннадцатого вечера и длилась до половины шестого утра. В последние часы достаточно было просто подремывать за стойкой, поскольку забрать или сдать на хранение чемодан приходили крайне редко, если приходили вообще. К моему знанию языка никаких требований не предъявлялось. Похоже, что персонал, кроме трех крепких словечек, знал всего пять выражений: да, сударь; сейчас посмотрим; ваш талончик; когда сдавали? и нет, в депо Б, западная сторона! Мне поначалу они казались совершенно одинаковой воркотней, которую публика, однако, к моему изумлению, разбирала безошибочно.

Четыре недели пролетели быстро. Зарплата была вовсе недурна, и я частенько получал чаевые, делиться которыми обязан не был. К концу этого периода сделалось чуть оживленнее благодаря наплыву желающих принять участие в празднике коронации, но я легко справлялся с работой. После трудов я крепко спал и остаток дня проводил, как обычно, в дремотном ничегониделанье. С Пенродом я договорился, что ни в коем случае не оставлю работу до его возвращения. Этот день наступил, но Пенрод не появился. Начальник депо дал согласие на то, чтобы я остался. Возможно, Пенрод задержался в пути, заболел или с ним приключилась какая-то другая неприятность. Я разок заглянул к Керру услышать, не было ли весточки от него, но никого не застал. Вернувшись домой, я остаток дня и весь вечер просидел, задумавшись, в своей комнатушке и то и дело подолгу вглядывался в стеклянный шар, до тех пор, пока времени для вторичного похода к Керру совсем не осталось. Шар по-прежнему не выдавал ничего, кроме первой стадии, как мне обрисовала ее Джипси: млечные облачка, и всё. Проходили дни, но Пенрод на станции по-прежнему не показывался. Я ходил домой к Керру на следующий день, и на другой, но по-прежнему никого не заставал.

Однажды вечером начальник вызвал меня к себе. Мне можно было остаться на этой работе подольше, но для этого необходимо заключить письменный договор. Я должен был предъявить свидетельство о рождении и заполнить всяческими данными формуляр. Я знал, что вечно это продолжаться не сможет. Следовательно, это мой последний вечер, решил я, а потом все будет как было. Если только — подумал я весьма язвительно — я, наконец, не смогу проникнуть в тайны шара.

На следующий день я поднялся раньше обычного и, сосредоточившись изо всех сил, предпринял новую атаку на шар. Молочный туман появился быстро, но, как и раньше, после этого ничего не изменилось. Я вглядывался с отчаянной силой. На мгновение мне показалось, что появилось розовое сияние, но это было всего лишь игрой воображения. О кроваво-красных облаках, описанных Джипси, не было и речи; вместо них я заработал чудовищную головную боль.

Я чрезвычайно опечалился. Моя работа развеялась, как иллюзия, и вот теперь меня предал и шар, на который я до сих пор втайне так надеялся. Может быть, Джипси даст мне инструкции получше и поподробнее? Что, если мне нельзя или, наоборот, нужно есть какие-то продукты, загодя произносить определенные таинственные слова, больше или меньше впускать света и глядеть в шар стоя или лежа, а не сидя? Я решился на четвертую попытку застать дома Керра и Джипси. На сей раз, поскольку вечером мне не нужно было на станцию, я отправился к ним во второй половине дня.

Удары кулаков в фанерную дверь возымели результат — она отворилась. Открыл мне незнакомый мальчуган. В комнате за его спиной висели занавески и даже лежал ковер, — он был хоть и старый, но зато закрывал почти весь пол. Ящики, окружавшие очаг, исчезли. Неужели я ошибся этажом или номером дома? Нет, — дверь была та же самая, с повреждениями точно той же формы, там, где ее, должно быть, кто-то пнул.

Мальчонка с громким криком умчался прочь, и мгновение спустя в дверях появилась немолодая женщина в очках. На все мои вопросы она покачивала головой. Нет, эти люди здесь больше не живут. Когда они уехали? Этого она сказать не может, потому что никогда их не видела. О них столько ходят-спрашивают, пожаловалась она повышенным до огорченного визга — подозреваю, по причине глухоты, — голосом. Не знает ли она, или может быть, у нее есть догадки, куда они уехали? Она пожала плечами. Из комнаты в коридор пахнуло запахом дешевой стряпни, и птичка в висячей клетке, которую я заметил только теперь, залилась беспокойным щебетом. Женщина закрыла дверь.