Вертер Ниланд

После собрания мы некоторое время шли вместе, и он дал мне свой адрес и пригласил как-нибудь зайти. Я согласился. Когда он упомянул, что жил во Франции, я принялся выпытывать подробности его тамошней жизни. Он поведал, что работал домашним учителем в одном зажиточном провинциальном семействе. Однако никакой степени или диплома у него, по всей видимости, не было. Дети в семействе были несносны и издевались над ним. И вообще, он не любил богатых. Во время прогулки девочка девяти лет упала со скалы и сломала руку и ключицу, поскольку Керр был недостаточно внимателен. После этого семейство от его услуг отказалось.

У меня имелось тайное подозрение, что увольнение его было вызвано иными причинами, и я воображал, что его выставили после какого-нибудь скандала, и это, как в книжке или пьесе, его надломило; такая картина сделала его интересным в моих глазах, я проникся к нему симпатией, однако с момента нашего знакомства так и не выполнил обещания и не зашел его проведать. И вот теперь, разыскав записку с его адресом, ближе к вечеру я отправился в путь.

Оказалось, что Керр живет в вечно затянутом дымом районе Холлоуэй-роуд, на улице, которая, возможно, полвека назад и была приличной, но сейчас являла собой сцену с облупленными колоннами, обваливающейся лепниной фасадов, останками садиков, вытоптанных уличной шпаной, и белья, которое в липкой атмосфере не сохло, а тоже крепко пропитывалось дымом. Замок входной двери дома, в котором обитало множество семей, был сломан, и посему она день и ночь стояла нараспашку. Дверных табличек ни у кого не было. Я поднялся по широкой, некогда фешенебельной, но с тех пор страшно запущенной лестнице, стуча во все двери на каждом этаже. Никто, однако, не потрудился мне открыть, несмотря на то, что из-за дверей раздавались разнообразные, но определенно человеческие, звуки. На третьем этаже я, скорее уже по инерции, стукнул заодно и в дощатую дверь, дилетантски навешенную в грубом отверстии в стене, вероятно, прорубленном топором. Дверь распахнулась, и за ней стоял Керр. Вид у него был встревоженный и мрачный, как и при нашей первой встрече, но он сердечно поприветствовал меня и пригласил войти.

Я вступил в громадную, выходящую окнами на улицу комнату, в которой не было ничего, кроме стула, большой, заваленной лохмотьями, железной кровати и четырех ящиков, расставленных вокруг погасшего очага. Я не заметил ни ковров, ни занавесок. Это было чистейшее совпадение или рука Провидения, что Керр находился в комнате, когда я постучал, ибо холод стоял невыносимый, и действительное его место жительства находилось на задах дома, за сумрачным альковом. Миновав этот альков, в котором стояло множество картонных коробок с угольной золой, мы вошли в очень просторную кухню. В ней тоже было больше ящиков, нежели настоящей мебели, и, так же как и в алькове, по углам хранилась зола; правда, от внушительных размеров раскаленной плиты исходило приятное тепло. На закопченных балках были натянуты увешанные бельем веревки.

Я никого не видел, но внезапно услышал доносящееся с пола тихое бормотание: у стены, рядом с плитой, в ящике из-под маргарина сидел ребенок, который то разговаривал сам с собой, то грыз резиновую змею. Через секунду входная дверь отворилась, и вошла женщина с покупками. По-видимому, она была ровесницей Керра, но, в отличие от него, казалась свежей и бодрой. Решили приступить к готовке, и женщина, которую мне представили как Джипси[19], исчезла, чтобы позвать на обед двоих игравших на улице детей. Пока ее не было, Керр объяснил мне, что только малыш, сидевший в ящике из-под маргарина, был от него, а двое других происходили от предыдущей связи Джипси. Мне показалось в тот момент, что перед тем, как приступить к изложению собственных проблем, уместно было бы расспросить его, как он поддерживает жизнь свою и своего обширного семейства, поскольку я удивился тому, что он уже так рано был дома. Я узнал, что семья Джипси время от времени присылала ей денег, и что он, Керр, один вечер из пяти работал медбратом в соседнем госпитале. Вслед за двумя этими подробностями, однако, последовала пламенная речь: в сущности, он намеревался посвятить себя творчеству и сделаться великим литератором. Вот этого я и боялся. Он написал то, и он написал это, но большинство работ уничтожил. То малое, что уцелело, он нигде издать не мог. Керр считал, что прежде всего ему не доставало жизненного опыта, потому-то и пошел работать в госпиталь.

Возможно, он собирался извлечь на свет божий свои рукописи и всучить их мне, а потом с громким сопением стоять за спиной и читать их вместе со мной, заглядывая мне через плечо, но этому в любом случае помешало возвращение Джипси, которая призвала Керра помочь приготовить обед.