Вертер Ниланд

Уже свечерело, поскольку темнело рано. На вершине холма, куда он пробился сквозь снег, стоял монастырь, и жили там весьма благочестивые монахини. Возможно, я смогу там переночевать, подумал жонглер. Он подошел к тяжелой двери монастыря, потянул за массивную цепь большого, тяжелого звонка, но никто не вышел к нему. Он долго звонил и молотил кулаками в кованую дверь, и лишь тогда открылось крошечное оконце, в котором появилось бледное личико испуганной монахини. Что ему надо? О, если только можно, приют на ночь. Монахиня затрясла головой.

— Не задаром, — сказал жонглер. — Я сослужу вам любую службу, которую только пожелаете. Я хочу заработать ночлег своим жонглерским искусством.

— Таких пустых, глупых затей мы тут не знаем, — сказала монахиня, — но если вы не нарушите покой монастыря, можете устроиться в келье возле часовни, однако утром, на рассвете, вам придется уйти.

— Кого мне вознаградить и кому я должен заплатить за гостеприимство? — спросил жонглер.

— Не стоит об этом беспокоиться, — сказала монахиня, впустила жонглера, дала ему подсвечник с горящей свечой и указала комнату для ночлега.

Скоро во всем монастыре воцарилась ночная тишина. Все монахини спали, кроме той, что впустила жонглера. Ее охватило смутное беспокойство! Уж не послышалось ли ей?.. Внезапно она уселась на постели. Из противоположного конца коридора определенно донесся звук! Тихохонько постучала она в соседние кельи, где спали две другие монахини. Втроем, с горящими свечами в руках, они отправились посмотреть, в чем дело. Услышали, как скрипнула тяжелая дверь… Кто-то вошел в часовню. Дверь осталась неприкрытой. Они заглянули в щелку и увидели жонглера в ночном одеянии, со своим тюком под мышкой, со свечой в руке, на цыпочках пробирающегося по центральному проходу в другой конец часовни, к алтарю. Там был пьедестал, на котором стояла великолепная снежно-белая статуя Божьей Матери. Пресвятый Боже, что он затеял? В испуганном ожидании монахини продолжали следить из-за двери. Они увидели, как жонглер вытащил из тюка акробатский коврик и расстелил перед статуей Девы.

Он поставил подсвечник на пол, вытряхнул из котомки жонглерские игрушки, уселся, скрестив ноги, лицом к статуе и склонил голову. И тут монахини увидели, что он берет в руки свои вещицы, и начинается жонглерская игра. Все выше подбрасывал он кегли, мячи и кольца, пока они не замелькали прямо перед лицом Девы. Все красивей и сложней становились петли и фигуры, которые жонглер выписывал в воздухе своими игрушками. Но вдруг он остановился… потому что статуя шевельнулась! Три монахини увидели, как каменная фигура сошла с пьедестала… и приблизилась к жонглеру! В следующее мгновение она приняла жонглера в объятия и вознеслась вместе с ним.

Гремел орган, хотя никто на нем не играл. Пели тысячи голосов, но скамьи хора были пусты. Монахини упали на колени. Кроме них троих больше никого не было! Жонглер и статуя исчезли. Монахини вошли в часовню и поспешили к алтарю.

Там не было ничего, кроме черного мраморного пьедестала, а на полу перед ним лишь коврик, подсвечник и жонглерские игрушки.

Музыка и пение затихли. Где-то под сводами монастыря зазвонил колокол… Наступило Рождество!

Декабрь 1972

Свой дом

Дождь

Много дней подряд лил дождь, и вода с небес, вспенившись, текла с придорожного холма вниз и — через низковатый и разбитый порог — проторила дорогу в канцелярию мадам Мавританки. И вот, почти срываясь на крик, она показывает мне потемневшее, полинявшее, мокрое тряпье — бывшие ковры и половики, которые пытается выжать и высушить на скудном, стеснительном весеннем солнце. Мебель в доме перепачкана и покоробилась.

— Это ужасно, вы не находите, мсье Реве?

Я рассказал бы ей про шлюзы, дамбы, плотины и водоразделы на моей родине и добавил бы к этому нечто достойное внимания про трудолюбивого муравья и попрыгунью-стрекозу, которая все лето попивает винцо и поигрывает на скрипочке, но я молчу, киваю и гримасой показываю, что разделяю страдания мадам.

— В вашей стране тоже часто бывают наводнения, правда? — спрашивает мадам Мавританка.

На миру и смерть красна.

— Я видала большие фотографии этих наводнений. И репортажи по телевизьон. Разве вашу страну не заливает каждый раз полностью?

— Нет, мадам. С тех пор, как у нас новая Королева — нет. Мадам Мавританка просит разъяснить, и я начинаю столь же чудесный, сколь трогательный рассказ.

— Много лет назад, когда наша новая Королева взошла на трон и была коронована тремя непорочными девами, выбранными из народа, она присягнула на Библии и на Конституции. Но, произнеся предписанный текст, она — будто бы от полноты чувств — добавила: «Господи, дай мне мудрости!» И при этих словах глаза Ее Величества наполнились слезами.

Мадам Мавританка приоткрывает рот — не потому, что хочет что-то сказать, а в знак полной растерянности.