Вертикаль. Место встречи изменить нельзя

Катя растерялась. Ей никто не давал больше тридцати. Она собралась было обидеться, но по плутовскому любопытству, с которым он наблюдал за ней, поняла, что попалась на розыгрыш, и улыбнулась.

– Если хочешь, – предложил Сергей, – я буду называть тебя тетей. Тетя Катя.

– Так. – Она встала. – Будет лучше, если ты уйдешь.

– Кому будет лучше?

Ответа у нее не нашлось. Да он ответа и не ждал.

– Не гони меня, – попросил вдруг тихо и серьезно.

– Тогда веди себя прилично.

– Прилично – это как?

Ответа опять не последовало.

Сергей шагнул к ней и обнял. Она затрепыхалась, пытаясь вырваться.

– А так? – спрашивал он, целуя ей рот, шею, плечи. – Так прилично? – И почувствовал, как она ослабела в его руках.

– Отпусти же ты, – взмолилась она.

– Зачем? – спросил он и, в третий раз не получив никому не нужный ответ, поднял ее на руки и отнес в глубь комнаты.

Свекровь говорила:

– …что доехал благополучно и поселился один в номере. Наврал, конечно. Он рассчитывал меня обмануть! А я перезвонила через десять минут, – она торжествовала, – и к телефону подошел, естественно, напарник. Я так и знала. Я чувствовала…

Свекровь говорила и ела. Куда-то исчезло то уютное, успокаивающее обаяние старости, которому Катя всегда с готовностью поддавалась. Теперь раздражало все: жеманность жеста, когда свекровь вытирала салфеткой рот, ее отвратительная привычка внимательно рассматривать суп в ложке (вариант: кусок на вилке), прежде чем отправить его в рот, мелкие, суетливые движения ее пальцев, когда она собирала со скатерти хлебные крошки.

– …И, как назло, нигде нет горчичников, а они так хорошо оттягивают, хоть как-то облегчают. Три часа я проторчала в очереди к врачу! Так теперь эта корова предполагает, что мои страдания почечного происхождения. Где она была раньше?!

Катя встала и отошла к окну.

– …Я хочу, чтобы ты знала, где лежит мое завещание…

– Ирина Дмитриевна, – перебила Катя, – а давайте-ка передвинем мебель.

Свекровь замерла.

– Мебель?! Куда?!

– Куда-нибудь. Просто – с места на место. Может быть, хоть что-то изменится, – сказала Катя почти отчаянно, но поймала на себе пристальный взгляд свекрови и закончила по возможности легкомысленно: – Все-таки какое-то разнообразие. Нельзя же так всегда.

– Можно! – сказала свекровь. – Мне так понятны твои чувства. – Она увидела удивленное лицо невестки и закивала, значительно улыбаясь. – Да, да, поверь, Катюша. Очень даже понятны. Но женщина должна быть терпеливой. Это наш удел – ждать. Наше счастье и крест. И надо учиться ждать. Это особое искусство. Когда был жив Митенькин папа…

Катя смотрела на нее, жалея и ужасаясь. Боже мой, да неужели же я тоже стану такой?! А может быть, она права и это самый верный и спокойный способ жить – сдохнуть заживо, и все. И ничего не надо.

Уже третий час Сергей болтался в бесполезном ожидании возле их дома. По его расчету, старушенции пора было бы залечь и отлететь в сновидения, но она все торчала изваянием перед телевизором и комментировала происходящее на экране – это Сергей видел через окно: как она разговаривает, как бы обращаясь к кому-то, но сидя в одиночестве. Катя, яростно молотившая на своей печатной машинке в другой комнате, вряд ли могла ее слышать.

Вдруг разом смолкли и телевизор, и машинка. Свет в доме погас.

– Я видела, видела, там кто-то ходит! – истерический шепот-взвизг старухи. – Я тебе клянусь! Катя, я боюсь! Фонарик возьми! Катя же!

Он слышал, как повернулся ключ в замке, как скрипнула, отворяясь, дверь.

– Я тебя умоляю, не уходи далеко!

Катя спустилась с крыльца, и они сразу увидели друг друга. Сергей изобразил жестами: когда свекровь заснет, я приду. Катя отрицательно покачала головой, строго и категорично, а потом указала подбородком на забор: брысь отсюда! Сергей в ответ показал ей кукиш.

– Катя, ты где?! Катюша!

– Никого здесь нет, – отозвалась она и добавила, обращаясь к Сергею, холодно глядя: – И никто сюда не придет!

Он обиделся. Он не привык, чтобы женщина за него решала, и привыкать к этому не собирался. А она повернулась и ушла в дом. Скажите, какие мы гордые, какие мы независимые! Возьму вот и уйду. Тебе же хуже будет.

Но он не ушел.

У него никогда не было склонности к самоанализу, рефлексии и прочей умственной чепухе. То, что у этой женщины был муж и другая своя какая-то жизнь, вызывало у Сергея только недоумение и легкое раздражение, вроде ночного стона комара над ухом. Решение было принято помимо воли и сознания: это была его женщина – и все. И не о чем больше размышлять, нечего больше обдумывать.

Катя стояла сбоку от окна и воровато, осторожно приотодвинув край занавески так, чтобы он, не дай бог, не заметил, посматривала, ушел он или нет. Она знала: если свекровь там, наверху, у себя в комнате подойдет к своему окну, она тоже увидит, как белеет в темноте его рубашка на почтительном расстоянии от дома, но пока еще – по ту сторону забора.

Катя опустилась на корточки у стены, локти – на колени, голову – в ладони. И замерла.