Вертикальная радуга

— Есть только один способ всё узнать.

Я тепло улыбнулся, но внутри у меня предательски поднимался холод к горлу: папа не переживет, когда узнает, куда девалась наша квартира. В принципе, мама тоже.

Мы непривычно рано закрылись. Когда надевали ржавые ставни, подошло несколько вокзальных бичей, и тупо стали смотреть на наши действия.

— Что Толик? Сворачиваетесь?

Почему меня звали «Толиком»?

— Читал про ваш ларек в газете, — не унимался сильно спитый мужик, — так там не рекомендовали пользоваться товаром вашего ларька. В газете целый список прилагался. Я вырезал. Хочешь почитать?

— Спасибо. Не стоит.

— Не обижайся! Думаешь, я им поверил? Вы же о нас заботитесь! Сынки, продайте водки! Не заставляйте идти к конкурентам.

— Закончилась водка, — хмуро сказал Руслан и пошел к машине, кивая мне головой. Мужичок засуетился, подтягивая грязные штаны неопределенного цвета.

— Не обижай начальник — спалим.

— Палите, — отрешенно сказал Руся, обреченно махая рукой.

— Продайте водки, — заплакал постоянный клиент.

Я уже хотел сесть, но остановился. Сжалился. Попробовал уговорить. Навести на мысль.

— Купите через дорогу. У них же открыто.

— У них на сто рублей дороже! Где мы возьмем сто рублей?! — озлобился мужик. Я незаметно прощупал тонкую пачку купюр в кармане и не хотя, принялся снова открывать ларек. Пришлось отоварить мужиков.

— Только к тебе, Толик! Ты нас знаешь. Мы твой ларек поднимем. Мы…

— Да садись, — не терпеливо схватил меня за рукав Руся, втягивая в салон.

Бичи приветливо помахали нам на прощание, когда мы разворачивались и отвернулись, теряя к действительности всякий интерес, целиком и полностью сосредотачиваясь на заветной бутылке. Я чуть не сломал шею, пытаясь понять, о чем они стали оживленно говорить. Или, может, о ком? Обо мне?.. Губы беззвучно открывались. У одного мимика ожесточилась. У другого, напротив, выражение лица стало слезно плаксивое, и губы задрожали.

Молния. Должна ударить молния.

У третьего губы превратились в узкую щель, глаза расширились, резкий взмах рукой — слишком профессионально для бича — явно бывший спортсмен — «плаксивый» на тротуаре.

Дальше мне обзор загородил бок троллейбуса и я некоторое время читал рекламу, мало понимая о чем она и, что собственно рекламируют… Я перевел взгляд на Русю — хотел спросить у него, но передумал и промолчал. Друг нервничал и кусал губы.

Погода не соответствовала моменту. Как назло светило солнце. Прохожие улыбались, радовались редким теплым лучам, подставляли лица, щурясь небу. Их яркие одежды глушили северную серость лета и, при сильном желании, могло показаться, что ты наконец-то выехал на юг или где-то живешь в средней полосе, в типичном городке-призраке без названия и своей истории.

Руся всегда ездил очень медленно и тихо. Это он называл осторожностью. Сегодня мы побили все рекорды осторожности. Нас обгоняли даже троллейбусы и некоторые при этом громко сигналили.

Весь город можно проехать за полчаса, если попасть в зеленый светофор. Мы добрались до полиции спустя час, установив новый рекорд города.

Как и положено такому заведению, новенькое двенадцати этажное здание находилось в конце тихой улочке в старом районе, где в изобилии теснились убогие двухэтажные деревяшки, предназначенные ещё в конце хрущевской «оттепели» под снос. Мы притормозили возле такого исторического чуда. Руся кусал ногти, не глуша мотор. Я разглядывал ватагу детишек, упоенно ковыряющихся в песочнице и бегающих друг за другом, гадая, кем бы из них мог быть я. Здание налоговой полиции нависало над детской песочницей, откидывало тень и крало кусочек лета вместе с «безвыездным» детством. Суровым мечом справедливости оно протыкало голубое небо и напоминало стелу кому-то из погибших.

— Пора, — сказал я Руслану. Он послушно заглушил мотор и посмотрел на меня, прощаясь.

— Пойти с тобой?

Он помахал отрицательно головой, резко отворачиваясь, смаргивая слезу, и, открывая дверь.

Я смотрел в след понурой фигуре, стараясь навсегда запомнить опущенные плечи и кривой позвоночник. Такая фигура у старика, который сорок лет просидел в тюрьме за налоговые преступления. Я пошевелился, устраиваясь поудобнее. Ждать — долго. Это точно. Надо было ему сказать, что б не упорствовал и не молчал, а сразу всех и себя сдавал — говорят, помогает … первые три минуты, а потом всю жизнь мучает совесть и тени бывших друзей. Однако Руся вышел из мрачного здания минут через пятнадцать. В припрыжку и широко улыбаясь. Небрежно крутя ключи от машины на пальце.

Шумно сел. Величаво посмотрел на меня. Театрально похмыкал, выдерживая паузу. Не нужную и томительную для меня.

— Что? Будем продавать только мою квартиру? — Сегодня я шутил как никогда.

— Ой. — Руся состроил гримасу закурившей в первый раз пятиклассницы и рассказывающей об этом грандиозном событии своим подружкам. — Вот вы все надо мной смеетесь. А ведь придурки — это вы, но никак не я. Нет не я! Далеко не я. Я — умный. Знаешь, что он мне сказал?

— Застрелись? — предложил я. Ради хорошего дела я мог пожертвовать своим автоматом, а кто не знает, что немецкая техника самая лучшая во всём мире.