Верую…

Уже тогда, в 1959 году, у меня возникла, забрезжила мысль написать роман о Хабалове. Несколько раз я возвращался к этой мысли, начинал даже писать, иногда с увлечением. Но потом понял, что, во-первых, я никакой не исторической романист, а во-вторых, генерал Хабалов, каким бы интересным материалом о нем я ни располагал, фигура все-таки не такая уж крупная, чтобы делать его героем романа. Много лет я не возвращался к этой мысли. Но вот полгода назад на глаза мне попались папки с письмами Наталии Сергеевны и другими «хабаловскими» материалами, в том числе и больше двадцати глав начатого когда-то романа.

Стал перечитывать письма Наталии Сергеевны. Интересно! Может быть, временами излишне многословно, кое-где монотонно, далеко не все «на тему», иногда можно обнаружить то, что сама она, говоря о книге генерала Игнатьева, обозначила как подлаживанье… Но вообще-то искренне, человечно. Что же делать с этими письмами? Хранить в тех же папках? Сдать в какой-нибудь архив? Но ведь и там их ждет участь, вряд ли более светлая. Кто их прочтет? Когда? Не бросит ли предполагаемый читатель листать эти письма на втором или третьем… Ведь интересное — далеко, спряталось оно меж строчками. Кто может догадаться, что оно там скрыто?

И тут вот мне пришла в голову мысль попробовать сделать что-то вроде небольшой документальной повести, используя в работе, кроме писем и других бумаг из архива Н. С. Маркевич, также и материалы опубликованные — старые газеты, журналы, воспоминания современников и прочие документы — вплоть до семитомного издания стенографических отчетов Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства, которая в числе многих других царских сановников допрашивала и командующего Петроградским округом Хабалова.

Решил я воспользоваться и кусочками из своего несостоявшегося романа. Об этих фрагментах я должен сказать, что там нет вымышленных фигур, придуманных положений, — все, о чем я пишу, основано на тех же письмах и других подлинных материалах. Например, полковника Провоторова и его разговор с Наталией Сергеевной я не придумал. То, что она узнала об измене мужа из разговоров прислуги, — правда. Не выдуман прием генерала Хабалова императрицей — и все остальное, о чем читатель уже узнал и с чем ему еще предстоит познакомиться.

Героиня этой повести — Наталия Сергеевна Маркевич, но ее жизнь и судьба связывают пять или шесть поколений русской дворянской семьи.

Однако вернемся, как говаривали старинные романисты, к нашей героине, к ее письмам. Сообщив мне, как бы между строчек, между делом, самую страшную тайну своей жизни, Наталия Сергеевна продолжает то, что в ее молодые годы называлось светской болтовней.

46. ФИЛЕРЫ ПОТЕРЯЛИ ЦАРЯ

«…Мой муж был царскосельский стрелок. От гарнизона Царского Села назначались караулы (внешние и внутренние) в Александровский дворец. Бывшие в карауле обменивались потом, в своем, конечно, кругу, впечатлениями дежурства. Один раз было такое ЧП. Надо сказать, что у царской семьи жизнь была строго регламентирована (кем именно — не скажу, не знаю), все было по расписанию, все было, говоря современным языком, заранее запрограммировано. И вот как-то днем Николай неожиданно приказывает подать ему экипаж и велит ехать на вокзал.

Во дворце — смятение, поездка не запланирована, не значится в расписании этого дня.

Переполох. Все переспрашивают один другого:

— Куда? Что? Почему?

И никто не может объяснить, а ведь к „самому“ не сунешься спрашивать. Наконец узнали, что едет в Петроград. Из Царского Села шла особая железнодорожная ветка, „царская“. Обычно, по приезде в Петербург, Николай чаще всего ехал к матери в Аничков дворец. В таких случаях по известному маршруту расставлялась охрана. И вдруг — на этом пути кареты нет, потерялась. Опять тревога! Оказывается, государь велел кучеру заехать сперва в Домик Петра Великого, где находилась в то время старинная, петровских времен икона Спаса и где, конечно, охрана не была предусмотрена… Приехав к матери, Николай со смехом рассказывал, как ему удалось ловко обдурачить своих охранителей.

…Мне приятно было узнать Ваше мнение о К. Р., что Вы не считаете его таким ничтожеством, каким его часто рисовали — особенно в той среде, где воспитывалась и вращалась я. Согласна с Вами, что песня „Умер бедняга в больнице военной“ „по-хорошему народная“, я тоже была свидетельницей, как часто и задушевно пели ее в годы войны солдаты…

P. S. Все-таки я не выдержала и написала Полторацкому о грамматической ошибке в стихах Цыбина. Со мной согласились, поблагодарили за внимание».

47. О ЧЕМ НЕ ПЕРЕДУМАЕШЬ ЗИМНЕЙ НОЧЬЮ

Из письма от 8.II.59 г.:

«…Вас интересует „мой комиссар“, Ларя — как звала его я в лучшие минуты.

Да, это был второй человек в моей жизни (кроме отца), которого я любила. Он был как бы двойником — того, первого, Вернувшись из Японии, тот тоже был моим советчиком, ментором, — правда, разъяснял он мне жизненные явления с других позиций. Это он мне дал сочинение Ренана „Жизнь Иисуса“, подаренное ему в плену епископом Николаем.