Верую…

«Алексей Иванович, дорогой!

Вы меня очень балуете, от чего я давным-давно отвыкла. Спасибо большое и Вам, и Элико Семеновне!..

…Вы спрашиваете, где я работала? Вообще-то необходимости работать у меня не было. Пока длился бракоразводный процесс, — а он тянулся больше года, — я продолжала получать из полка свои 110 рублей — жалованье, которое выплачивали семьям офицеров, ушедших на фронт (хотя в это время муж на фронте уже не был). Потом я получила довольно большую сумму по суду. Кроме того, отец давал мне ежемесячно 60 рублей. На жизнь мне вполне хватало, у меня была кухарка и няня для детей. И все-таки в 1916 году я поступила (с помощью отца) на работу и работала — уже и после революции — военным цензором. Жила в Павловске, а работала в Царском Селе. Со мной вместе работала моя крестная сестра, Наташа Белая, и две жены офицеров. Жалованье было 90 рублей. Работали в плохо отапливаемом и сыром помещении, зимой вода в кране замерзала, ноги кутали в какие-то коврики — ведь о валенках в то время мы и понятия не имели. Там я, вероятно, и подхватила начало ревматизма.

Работа была напряженная, но нельзя сказать, чтобы очень интересная. Скучно было читать однообразные солдатские письма с бесконечным перечислением поклонов: еще кланяюсь тому-то и тому-то… Изредка, если попадалось географическое название или что-нибудь касающееся военных действий, зачеркивали черными чернилами.

Письма интеллигенции к нам не попадали, думаю, что их читал кто-нибудь другой.

Только перед убийством Распутина и сразу после убийства нам с Наташей Белой пришлось следить за перепиской какой-то княжны, настроенной критически по отношению к режиму. Нам было дано распоряжение не пропускать не только ее писем и письма к ней, но даже всякое упоминание о ней в других письмах. Нас это сильно интриговало. Княжна эта нам с Наташей чем-то нравилась, и мы, сговорившись, пропустили несколько ее писем, поставив на конвертах штамп: „Проверено военной цензурой“.

В первые дни революции помещение почты и телеграфа было занято вооруженными солдатами, но мы продолжали работать — ведь военная цензура после февральской революции отменена не была.

…Да, Вы правы, „Астория“ в то время была одной из самых фешенебельных гостиниц. Когда он приехал с Урала, ему не смогли сразу отвести квартиру, и он занимал несколько больших комнат в гостинице. Позже он получил квартиру на углу Литейного и набережной — напротив Михайловского артиллерийского училища, где он когда-то преподавал…

…У меня есть один план — оставить Вам память о себе, вскоре узнаете, это будет для Элико Семеновны».