Весь этот джакч

— С тобой, Князь, хорошо джакч на пару хлебать, — говорю. — Вечно вперёд людей норовишь. Место там, понимаешь, очень удобное. По краям дороги две скалы — вот так и вот так…

— Для чего удобное?

— Для злодейского теракта, — говорю.

Князь вместо очередной хамской реплики вытащил из кармана тужурки «ибойку» и стал демонстративно вытряхивать из него воду.

— А вот автомат хоть в песке извози — осечки не будет, — сказал он.

— Про огнестрельное оружие речи нет, — сказал я. — У нас не столица. Это там у любого шпанёнка пушка под подушкой. Здесь не так. Сегодня стыришь у погранцов хоть гильзу пустую — назавтра оба берега в курсе! Но живём-то мы всё-таки где?

— Где? — удивился Князь.

— В Шахтах. То есть в районе горных выработок. Раньше главный горняцкий инструмент был обушок, а потом? В результате неумолимого прогресса под руководством Неизвестных Отцов?

— Горный комбайн, что ли? — сказал поэт. — Или эта… фреза Морену? Так они ещё до всяких Отцов…

— Взрывчатка, болван! — сказал я. — Её тут полно. Конечно, промышленная — но чем она хуже армейской?

Князь помолчал, поёжился этак плечиками.

— Изучали мы в кадетке сапёрное дело, — сказал он. — Очень нервная дисциплина. Двоечники не выживают…

— Дядя Ори взрывными работами занимался, — сказал я.

— И не слишком успешно, — осклабилось пандейское отродье.

Примерился я врезать ему по сусалам, да Рыба закричала:

— Ну, вы! Террористы с хутора Весёлые Гниды! За озером лес горит!

Подожгли всё-таки! Ну да, дождь дождём, но у них же не коробок спичек…

Князь глянул вдаль и скривился:

— Дымок жиденький какой-то…

— Это он сейчас жиденький, — говорю я. — А через час…

Рыба решила по-своему:

— Ну-ка переправляйтесь на тот берег, пока пламя ещё можно ветками захлестать! И гляньте — может, они и вправду какого-то бедолагу сожгли…

Князь вздохнул:

— А я-то думал обсудить с лучшим другом святое дело мести…

— Месть — моя забота, — сказала Рыба.

Она взяла мешок с остатками соли, жестом попросила у Князя зажигалку, и Князь подчинился.

— Попробую поработать над нашим недомерком… А вы плывите, плывите! Мореходам нечего на эти дела смотреть!

— Джакч плавает, а моряки ходят, — сказал я. — На какие дела?

Хотя уже сообразил, на какие.

— На какие надо, — сказала Нолу и сошла с палубы «Адмирала». — Только не вздумайте смеяться, даже мысленно, а то ничего не получится… И вообще отвернитесь…

Отвернуться я никак не мог, поскольку занял место на скамеечке педалёра. Во-первых, быстрей согреюсь, а во-вторых погляжу, что станет вытворять Рыба.

— Молчи, Князь, — сказал я с опережением. — Без комментариев. Ты человек приезжий, многого у нас ещё не понимаешь… Лучше прокладывай оптимальный курс, мелей тут нет…

Князь пошёл устремлять взор, а я стал не спеша перебирать ногами.

— Отвернись, шары твои бесстыжие! — крикнула Рыба.

— Не вправе бросить руль! — сказал я в ответ, но всё-таки сделал вид, что прикрываю глаза ладонью.

Рыба запустила обе руки в рогожный мешок, захватила соли и насыпала её на песок — примерно в том месте, куда падала струя из поганого капральского крантика. Ну правильно, ведь нет у ведьмы ни обрезков ногтей, ни волос… И нужно ей торопиться, пока совсем не высохло…

В кучку соли она воткнула какую-то веточку и подожгла. Она что, думаю, всегда с собой весь ведьминский арсенал носит?

Потом Рыба скинула санитарскую рубаху и распустила волосы. Волосы у неё были на зависть признанным гимназическим красавицам, только совершенно белые. И вообще я вдруг сообразил, что Нолу Мирош очень даже ничего…

Мы отошли уже порядочно, но на воде далеко слышно.

У неё даже голос переменился, низкий стал и хриплый:

— Мать Соль, отец Огонь, подарите мне ваши свет и крепость, а возьмите взамен мою чёрную обиду; передайте мою чёрную обиду вечернему ветру, а возьмите взамен его белую лёгость; чтобы понесло мою чёрную обиду в кромешные страны, в гиблые рубежи, в гнилые пески, в колючие кусты, в кипучие болота, в липучие тенёта, в трескучие горы, в паучьи норы…

Рыба при этом ещё исполняла какой-то медленный жуткий танец, кружась вокруг крошечного огонька. До нас доносились уже только отдельные слова:

— …чтобы ему ни в день житья, ни в ночь спанья… чтобы точили они ему семьдесят семь костей да сорок четыре сустава… пошёл пупырями да волдырями… шкура слезла и глаза вытекли… до смертного срока… горел-горел — да не смог догореть…

— Вот так, — сказал я, когда страшные слова стали вовсе неразличимы. — Хоть и живём мы по науке, а от заговора на соль ещё никто не уберёгся…

— Сыночек, да ты всерьёз? — сказал Князь.

— А это уж сам решай, — сказал я.

— Надо запомнить, — сказал он. — Кое-что мне пригодится. Сочиню-ка я мистическую трагедию из жизни простых солекопов! А пока сильно надеюсь, что капрала Паликара от зловещих чёрных чар юной колдуньи хотя бы простая дрисня прохватит! Иначе нет правды в Саракше!

— Да её и так ни хрена нет, — сказал я.

Сбитый лётчик

…«На другом берегу» — это всё равно что «за поворотом».

На другом берегу подстерегла нас другая действительность. Или это уже не действительность была, а какой-то морок.

Видно, наша Рыба перестаралась с заклинаниями…