Весь этот джакч

Показался за кустами дом, дым над трубой — проснулись, деточки, — я вышел на открытое место и обомлел: перед домом стояли четверо. Пот заливал мне глаза, и я не мог их протереть, руки заняты. Вон тот, конечно, Князь… он облюбовал себе длинный до пят брезентовый дождевик, выцветший и поскрипывающий на сгибах… и он меня заметил, поднял руки и помахал. И все, конечно, оглянулись и стали на меня смотреть, как я иду и волоку им мясо, и никто не побежал помочь.

Я был шагах в пятнадцати, когда до меня вдруг дошло, что пришлые двое — это охотники-горцы, причём, похоже, пандейские горцы. Наши свои лица уже давно не татуируют.

Вот смех — весь сезон тут никого не было, вообще ни души, а теперь как касса в день получки: бандиты, беглые каторжники, нарушители границы…

Я положил мясо на стол, обмыл и вытер руки — и только после этого подошёл к гостям.

И понял, что забыл, как их правильно приветствовать: «Хау» или «Нехау»? Потому что у каких-то так, а у каких-то иначе.

Рискнул и сказал:

— Нехау!

Они ответили и протянули руки кулаками вперёд. Я им чисто символически по кулакам постучал.

Всё было исполнено правильно, и теперь я тоже мог участвовать в беседе.

— Мой брат Чак, — Князь сделал приветственный жест в мою сторону. — Великий охотник.

— Перестань, — сказал я. — Я самый простой охотник. Гости, я накормлю вас через полчаса, а пока пусть мой брат развлечёт вас беседой. Может быть, даже мудрой беседой.

— Это воин Буску, — сказал один из охотников, вроде бы постарше, — а я его отец. Буску хочет спросить простого охотника Чака, не встречались ли ему сегодня жёлтые волки с круглыми головами?

У горцев есть такая манера — перекладывать друг на друга ответственность за вопросы. Не знаю, откуда это у них, так-то они все ребята прямые, как брусья.

— Да, — сказал я, — встречались.

С ними надо или говорить открыто, или плести такие кружева, что сам потом не выберешься.

— Трое, — добавляю. — Двое ушло.

И вот тут я первый раз в жизни вижу, как у горцев делаются круглые глаза.

Ну, коротенько рассказываю про встречу на охоте — и, кстати, во время рассказа понимаю, что козу со скалы эти волки и сбросили, вскружив бедняжке голову, а я у них, получается, отобрал законную добычу. Ну так им надо было сразу и сказать, а не буром переть… На середине моего короткого рассказа Буску сорвался и бегом понёсся по моему следу — кажется, принюхиваясь.

А я бы не удивился. Баню мы ещё не топили…

Тут я вспоминаю, что хоть птички малые песни поют и с них сыть имеют, но мы-то не птички — хотя и жаль временами, что это так. Извиняюсь и иду резать мясо. Заодно подмигивая архи — пойдём, мол, поможешь.

Пусть Князь со старшим горцем наедине потолкуют.

Мясо я заделал по самому простому способу: ломтями на решётке над углями. Углей в жаровне было полно, и под крышкой они даже не промокли — вздуть их заново оказалось делом пяти минут. Эхи по моей команде подбрасывал на них ароматные веточки, и это было взамен специй, которые кончились уже месяц назад. Есть ещё свеженабранный «пастуший перец», но эта травка сильно на любителя — как по мне, то в неё одна только горечь.

Мясо начало давать сок, я перевернул ломти — и тут вернулся Буску. Он волок шкуру в одной руке и череп в другой.

Старший охотник на шкуру не взглянул, а череп осмотрел со всех сторон, а потом развернул к себе глазницами и стал что-то говорить нараспев, я не слышал.

Наконец мы уселись за стол. Я знаю, как пьют горцы: разбавляют любое крепкое ключевой водой раз так в десять. Но сейчас они лишь символически капнули воды в свои стаканы и на два голоса спели застольную хвалебную песню.

Это значило, что мы просидим долго.

Получилось до вечера. От козы осталась только передняя половина. Я улучил момент, когда гости отошли к дереву, и спросил Князя:

— Договорились о чём-нибудь?

— Да, — сказал Князь. — Они нас проведут.

— К себе?

— В племя. Там проживём до весны. А дальше видно будет.

В мир живых, значит…

* * *

Это года за три до последней революции — а меня как раз в выработках помяло немного, и я валялся в больничке — приехало к нам в город медицинское столичное светило. Что-то оно там в мозгах умело поправлять. Говорю «оно», потому что не понять было, мужик это или лысая баба. Ну и меня заодно оно осмотрело и со мной побеседовало. И сказало, что я могу завербоваться в смотрители маяков или высокогорных метеостанций, получка втрое против солекопской, полгода на работе — полгода дома. Что я, типа, идеально для такой работы подхожу, поскольку у меня психика сверхустойчивая и одиночество меня ни на что плохое не сподвигнет. Ну, я подумал, подумал, да даже Лайте ничего не сказал, потому что ну как я буду полгода без неё и детей… даже представить не мог. Ничего эти мозгокопатели в людях не понимают, по большому-то счёту…

А оно всё вон как обернулось. И меня по полгода дома нет, и… нет, не сейчас.