Весь этот джакч

Я к тому, что Эхи, островитянин который, он ещё лучше меня для всякого зимования был приспособлен, причём не обязательно одиночного. Классный компаньон — и вот здесь он, и в то же время под руку не суётся, не мешается, что нужно — делает сам, чего не нужно — не делает. Может говорить, может молчать. То есть, наверное, если кто-то сумеет озвереть в его компании — значит, он и сам благополучно задвинется, без посторонней помощи.

Хороший мужик, даром что архи.

Да…

Досидели мы тогда допоздна, гости наши у костра остались ночевать — не потому что мы такие сволочи, а просто им без шамана в неизвестном доме спать нельзя, шаман должен проверить и разрешить или там не разрешить, или беседу с духами места провести, — в общем, круг охотники нарисовали и улеглись, мы им ещё шкур подбросили. Сами только легли, как меня Эхи будит и я вижу — палец к губам прикладывает и за собой манит.

Выходим на крыльцо.

— Чаки, — говорит, — послушай. Ничего не слышишь?

Я спросонок не сразу понял, что нужно слушать, потом дошло. Тишину. Кивнул, глаза закрыл. Слушаю.

Тихо. Ну, в ушах пыхтит, ну, ветер где-то в скалах над головой погуливает. И я думал, что всё, сейчас скажу, тихо, мол, как вдруг…

Вот на самой тонкой ниточке, на самой границе слышимого — вдали — вроде как металл звякнул. Потом ещё раз.

Я посмотрел на Эхи, а он — на меня.

Можно было ничего не говорить: мы слышали одно и то же и об одном и том же подумали.

Я пошёл будить Князя, а заодно и надеть штаны — без штанов было сильно зябко.

— Вставай, — сказал я. — Солдаты.

Он молча спрыгнул с койки и зашуршал одеждой. Я нашарил один свой сапог и не мог найти второй; тогда я зажёг лампу.

Ровно в этот момент что-то стукнуло на крыльце, я оглянулся: дверь распахнулась, впёрлись две оскаленные собачьи морды и поверх них — три или четыре автоматных ствола. Я как стоял с сапогом в руках, так и замер.

— Лечь, руки за головы!

Легли. Голова к голове. Я шепнул: «Ты старатель». Не знаю, услышал ли Князь.

Руки мне быстренько и беззлобно заломили за спину, стянули ремешком. Подняли за плечи, посадили на койку. В дом набилась прорва народу. Собаки молча сопели. Я окинул взглядом людей. Всё рядовые, один штаб-ротмистр. Грязные, осунувшиеся — только что из болота…

Как там, интересно, наши горцы?

Князя тоже посадили на койку, и к нему офицер обратился первым:

— Кто вы?

Князь откашлялся.

— Старатели мы. Братья. Меня Дину зовут, а это Чак. Моорсы фамилия…

— Не врать мне! — штаб-ротмистр даже взвизгнул.

— А кто врёт? — сказал я. — Спросите в Бештоуне, нас там каждая собака знает.

— Какие вы старатели, старатели уже неделю назад убрались…

— Офицер, — говорю я, — не неделю, а четыре дня назад. И не убрались, а почикали нас хищники. Мы вот с брательником в Долине на ночь застряли из-за тумана, потому и уцелели. Пришли… а тут всё. От дома направо полсотни шагов пройдите, проверьте, земля ещё дышит… там они все лежат.

— Хищники, говоришь?

— Так точно. Людей перебили, «пушнину» забрали, машину увели. Вот ломаем голову, как самим выбраться.

— Ладно, проверим, что вы за старатели… Ещё посторонние здесь были?

— Вчера двое горцев приходили.

— Чего хотели?

— Каких-то дивных волков выслеживают.

— Горцы, — сказал офицер. — Нет, это вряд ли… Короче: тут неподалёку экспедиция научная расположилась, так кто-то проник в расположение и похитил врача, да заодно её адъютанта зарезал.

— То есть врач — женщина? — спросил Князь.

— Женщина, да. Видели?

— Нет, не пришлось… А следы что, к нам привели? — Князь кивнул на собак.

— Не ваше дело. Пойдёте с нами, там во всём разберемся.

— Дайте хоть вещички собрать, — сказал я.

* * *

Впрочем, вышли мы всё равно утром. Вместе с солдатами, оказывается, пришёл ещё штатский, который очень заинтересовался нашей кладовкой и долго по ней лазал с какими-то приборами. Что этот штатский из себя представлял, я понять не смог: то ли он мазурик, то ли из контрразведки; но в любом случае, мы с Князем его не интересовали, а интересовало только то, что в кладовке хранилось. Журнал добычи хищники прихватили с собой, а у нас же не принято спрашивать, что за «пушнину» соартельщик приволок, это только старшим положено было знать. То есть не то чтобы совсем нельзя об этом говорить, а так — дурная примета. Удачи не будет…

То-то сейчас удачи привалило!

В общем, расписал я мазурику, как бы на пару с Князем вспоминая, — а я сказал, что мы, считай, всегда вместе ходили, — какую «пушнину» удалось за сезон добыть, Князь что-то добавлял от себя… в общем, получился список довольно длинный, но без редкостей, то есть при продаже всё это едва бы покрыло затраты, а ведь надо ещё и семью кормить…