Весь этот рок-н-ролл

А мы с псом вышли на вокзальную площадь Замудонск-Тверского. И тут пес куда-то пропал. Вот был только что тут, и вот уже его нет только что здесь. Ну, на то он и трехногий, чтобы появляться и исчезать. Это уже было на Стромынке, случилось сейчас, и, полагаю, с этим явлением столкнуся еще не раз. Я обнюхал себя и не обнаружил каких-то сомнительных запахов, кроме традиционного запаха КПЗ. А кто в нашей стране им не пахнет? Многие! Не пахнут! Не нарушай, вот и не будешь пахнуть! Но так могут сказать только враги Великой России. Потому что законы в нашей стране устроены так, что рука сама тянется их нарушить. И людишки, которые их придумали, сами удивляются: что же это мы такое придумали и с какого-такого бодуна. Мучаются, мучаются, мучаются, а потом успокаиваются, что это у нас традиция такая. И то правда. Когда в пятьсот двадцать втором году князь Бибер Всеславич отменил отрубание голов, потому что цельных людей в городище почти не осталось и кто-то же должен хоть что-то, жена его Перис Судиславовна, уже не опасаясь за свою жизнь, практически перестала скрывать адюльтер с кожевником Изяславом. Князь бы это дело и стерпел, но от кожевника в покоях княгини такой запах стоял, что князь после него (кожевника) свой супружеский долг исполнить не мог. А потому и приказал отрубить Перис голову. Потому что баб много, а кожевник в городище был один. И напрасно Перис взывала к закону. И последнее, что она услышала в своей жизни, были слова: «Суровость законов смягчается их неисполнением». А то конституция, конституция…

Так, что я собирался делать?..

А собирался я двигаться в сторону села Вудсток, где обрету вкус молока мамы моей и услышу гудок паровоза, и глаза мои закроются, я раскрою рот в сладком зевке и засоплю, и сквозь сладкий сон услышу, как в носу «потрескивают пленки». Как в том давнем рассказе Юрия Карловича Олеши.

Город Замудонск-Тверской раскинулся передо мной во всей своей красе. По-моему, хорошая фраза… Очень хорошая… Просто прекрасная! В любой роман просится. Вот и допросилась. Куда я ее и помещаю. И встретился мне калика перехожий на мотоцикле «Урал». Но без всяких этих прибамбасов, кожаной куртки в заклепках, шлема с пластмассовым забралом, джинсов и прочей байкеровской атрибутики, кроме татуировки, конечно. В которую этот калика перехожий и был одет. Ну и еще в трусики-стринги и весьма пикантный лифчик. И грудь в этом лифчике тоже была пикантная, и ноги в казаках тоже были пикантные, а о попке я уж и не говорю. Потому что она была на седле, но с двух сторон седла!.. И вообще, этот калика перехожий был женщиной в самом расцвете девичьей красоты. Или девицей в самом расцвете женской красоты. Короче, я не ограничиваю вас в выборе. Как хотите, так и называйте этого калику перехожего. Который, впрочем, мог и не быть каликой перехожим, да и вообще, с чего я решил, что эта девица (женщина) в расцвете женской (девичьей) красоты – калика перехожий?.. А потому что – погружение в эпоху. Да и гусли в колчане за спиной, и лента с неизвестными рунами, охватывающая русые волосы, и губы, алые по происхождению, и глаз голубой, но имеющий в предках косой разрез. И свежесть… Свежесть непроснувшегося утра, новорожденного ручейка, первого стрельнувшего весеннего листика… Словом, гель для тела и волос. Вот такая вот была эта калика перехожая!

Она мигнула одним из глаз, а каким, припомнить не могу, да и вряд ли это имеет отношение к моему повествованию, и я оказался на заднем сиденье мотоцикла.

Руки мои обнимали талию калики, лицо заблудилось в ее волосах, грудь прижималась к ее спине золотистого цвета, и это золото плавилось, вкрадчивыми потоками вливалось в меня, так что тело мое наполнялось этим живым металлом, и грудь раздвигалась, и набухали плечи, а мощные колени в металлических наколенниках сжимали круп коня, а мое мужское упиралось в попку прекрасной наездницы. Такими попками славились девицы в наших лесах и городищах. И за них отцы этих девиц получали от хазар и печенегов дары богатые. И рожали девицы хазарам и печенегам мальцов русых и диких и девчонок диких и русых. И с чем-то таким. И когда половцы откуда-то подоспели, то и им отказа не было. И варягам, и грекам. И мальцы и девчонки приобретали разные черты ото всех понемногу и дали начало нации, которую и стали называть русскими по варяжскому племени русь. И растворились в слове «русь» все племена, и роды, и народы, населявшие земли меж Венедским морем и Понтом Эвксинским.