Весь этот свет

– Просто набери свой код, а потом нажми вот эту кнопку, чтобы включить и выключить сигнализацию. Вот этой кнопкой включается сигнализация, если ты находишься дома. Возьми себе в привычку включать сигнализацию всякий раз, когда выходишь из дома. Я не всегда буду здесь.

– Хорошо, миссис Мейсон. Так и буду делать.

– Просто Бекка, – поправила меня психолог и устало улыбнулась. Потом потянулась и потерла заднюю часть шеи, посмотрела на почти пустые коробки из-под пиццы.

– Я уберу, – я подошла к столу, собрала тарелки и отнесла их в кухню, сполоснула посуду и сломала коробки, чтобы поместились в мусорное ведро.

Миссис Мейсон наблюдала за мной с улыбкой, привалившись к стене. Ее глаза покраснели. Когда она наблюдала за мной, я чувствовала себя так же, как если бы на меня смотрел Эллиотт; под пристальными взглядами обитателей гостиницы на Джунипер-стрит я чувствовала себя совершенно по-другому.

– Спасибо, – поблагодарила миссис Мейсон, когда я закончила.

Мы пошли по коридору, и миссис Мейсон несколько раз останавливалась, чтобы выключить за нами свет. Рождественскую елку она не стала отключать, и огоньки мягко мерцали в темноте гостиной.

– Удивительно, правда? В темноте лампочки горят намного красивее, – проговорила она.

– Словно звезды, – ответила я. – Раньше я подолгу смотрела в окно своей комнаты на огни фонарей на улице. Городские власти перестали заменять перегоревшие лампы в фонарях, и я долгое время из-за этого переживала, а потом поняла, что в темноте лучше видно звезды.

– Всегда и во всем ищешь хорошее? – улыбнулась миссис Мейсон. – Спокойной ночи, Кэтрин.

– Спокойной ночи, – сказала я, глядя, как психолог идет к своей спальне.

Дверь ее комнаты открылась и закрылась, а я осталась стоять в коридоре, ожидая, что дом примется дышать, что его глаза откроются и станут наблюдать за мной, как это каждую ночь случалось в доме на Джунипер-стрит. Однако в воздухе лишь сладко пахло освежителем воздуха с ароматом яблок да мерцала в темноте гостиной рождественская ель.

Я закрыла за собой дверь спальни. Не торопясь распаковала вещи. На дне последней сумки лежала музыкальная шкатулка.

Она выглядела старой и пыльной, особенно когда я поставила ее на сияющий новизной и чистотой комод. Все мои вещи, включая меня, казались поношенными по сравнению с очаровательным домом миссис Мейсон. Я разделась и приняла душ, стараясь соскрести с кожи все старые тайны. Невольно подумалось, что мамочка сейчас совсем одна и напугана; еще я тревожилась за Эллиотта. Всего полгода назад единственно важной для меня вещью была верность мамочке и дому на Джунипер-стрит. Как это я так быстро и всецело изменилась?

Вода стекала по моему лицу, смывая мыльную пену с волос и тела. Ванна сияла идеальной белизной, в шве между ванной и выложенной плиткой стеной не было и следа плесени, в окна не дуло. Я посмотрела вверх, на лейку душа: из всех отверстий вода била тонкими равномерными струйками, ни одно не забилось.

Мамочка все еще заперта в доме на Джунипер-стрит, как в ловушке, связанная своими безысходностью и отчаянием, а я тут нежусь в теплом душе, в чистом доме, благоухающем яблоками.

Облачившись в чистую пижаму, от которой, впрочем, пахло затхлым воздухом дома на Джунипер-стрит, я подошла к комоду и посмотрела на стоявшую на нем музыкальную шкатулку. Я открыла скрипучую крышку, тронула крошечный каштановый пучок прятавшейся внутри танцовщицы, и та задрожала. Тихо заиграла привычная мелодия, напоминая о тех временах, когда папа еще был рядом, готовый в любую минуту прийти ко мне на помощь. Интересно, огорчился бы он, узнав о моем поступке? Я почти слышала, как папа строгим, но мягким голосом объясняет, что бросать людей тяжело, но потом говорит, что я поступила правильно. Вот только поверить в это было трудно. Папа никогда бы не бросил мамочку, и неважно, сколько у нее было срывов и что она делала.

Алтея, Поппи, Уиллоу… даже Дюк – все они пытались помочь мамочке справиться с собой. Они никогда не уйдут. Отщепенцы, скитальцы, никому не нужные бродяги. Все они были готовы на жертвы, только бы сделать для мамочки больше, чем делала я.

Я закрыла музыкальную шкатулку, и мелодия оборвалась, не завершившись.

– Теперь я сама гостья, – прошептала я.

В дверь тихо постучали, и раздался приглушенный голос миссис Мейсон.

– Кэтрин? Ты не спишь?

– Да? – Я открыла дверь.

На пороге стояла, дрожа, миссис Мейсон, в домашнем халате, с мокрыми после душа волосами и босиком; в руке она держала фонарик.

– Я услышала какой-то звук у себя за окном. Хочу пойти проверить, что там.

– Хотите, я пойду с вами?

Миссис Мейсон покачала головой, но я видела в ее глазах страх.

– Нет, просто оставайся в своей комнате.

– Я иду с вами, – заявила я, закрывая за собой дверь.

Вместе мы надели куртки и ботинки, потом вышли на крыльцо.

– Разделимся? – предложила я. – Я пойду налево, а вы – направо.

– Нет, – быстро сказала миссис Мейсон. – Это исключено. Держись рядом со мной.