Я слушала адрес больницы, указания Пат. Даже в таком состоянии она была спокойной и заботливой. Снова повторила адрес и то, как лучше добраться, убедилась, что я запомнила.
– Возьми такси, мы расплатимся, когда приедешь.
Я хотела сказать ей: деньги ничего не значат, и, конечно, у меня есть заначка на черный день (вранье), но все мои мысли поглотило ощущение, что я опоздаю, что никогда больше не увижу Джерейнта в живых. Не знаю, оттого ли, что он был моим братом, оттого, что мы были близнецами, оттого, что молчаливая стая птиц так и сидела у меня на подушке – но я просто знала это, и все. Ни одна терапия не могла бы убедить меня в обратном.
Я с поразительной ясностью вспомнила больницу. Лучше было бы не вспоминать, но она всплыла в памяти, как на диораме. Серо-зеленые стены, резкая яркость света. Успокаивающий тон медбрата, его сильный уэльский акцент. Дядя Дилан, который поднялся и прижал меня к себе. Он называл меня «кариад[22]
», его одежда пахла сосновой смолой и свежестью. Я вспомнила и то, как Пат смотрела мимо меня, будто меня здесь не было.Я вспомнила, что опоздала, что, когда нас позвали посмотреть на тело Джерейнта, его уже не было. Была лишь восковая фигура, лежавшая на больничной койке, и трубки, торчавшие из вен на тыльной стороне ладони. Я так хорошо знала его лицо, лучше, чем свое собственное. Лицо человека на кровати было чужим. Это был не брат.
Я вспомнила, что следующим утром, когда мы вернулись из больницы домой и выползали, измученные, из машины дяди Дилана, Пат спросила: «Как ты допустила такое?», и меня даже не ранили ее слова. Чувство вины было таким сильным, что оно просто не могло стать еще сильнее. Оно поглотило меня целиком, оно стало всем, я сама стала этим чувством. Я не остановила Джерейнта. Я не знала или не хотела знать, как далеко все зашло. Я не обратила внимания, как расширились его зрачки. Я хотела верить, что он сам себя запугал, что это была всего лишь паранойя, что следует проучить его за такое поведение.
Я не ответила на его звонок.
Столько раз Джерейнт приходил мне на помощь, а когда помощь понадобилась ему, я его предала. Я не смогла его спасти и не смогла простить себя за это. В сравнении с этим было совершенно неважно, что Пат считает точно так же.
Грейс
Пока старшие медсестры общались с мужским персоналом больницы в главном зале, где стояли видавший виды теннисный столик и несколько продавленных кресел, Палмер смотрел на нее. Ходили слухи, будто у них роман, и он нисколько не пытался их опровергнуть. Грейс слышала, как он рассказывает хирургу из отделения лиц пожилого возраста, что она вызвалась дежурить в инфекционном корпусе, потому что знала – он будет там. Оба поднимали глаза к небу и вздыхали, как тяжело работать с глупыми, влюбленными медсестрами.
Грейс сказала Эви – это всего лишь сплетни, но Эви не понимала, почему они так ее оскорбляют.
– Подумаешь, доктор тобой интересуется, – она красила губы и надувала их, глядя в зеркало, готовясь к выходу, – что тут плохого? А если он тебе не нравится, ты ему быстро наскучишь, и он предпочтет тебе кого-нибудь другого. Мужчину легко отвлечь.
Грейс хотела уточнить, что в случае доктора Палмера это совсем не так, но побоялась показаться слишком самовлюбленной, убежденной в собственной уникальности и неотразимости.
– Сегодняшний вечер будет особенным, – сказала Эви, отвернувшись от зеркала и одарив Эви всезнающей улыбкой.
Грейс по-прежнему не нравился Роберт, но она знала: виновата в этом ее трусливая натура, а не его пороки. Довольная тем, что Эви сменила тему, села к подруге поближе.
– Куда он тебя пригласил?
Эви сообщила название ресторана таким тоном, что Грейс, хотя ни разу о нем не слышала, поняла – нужно ахнуть. И ахнула.
– Думаю, он наконец-то сделает мне предложение, – шепнула Эви. – Только никому не говори! Все лопнут от зависти.
– Конечно, не скажу, – пообещала Грейс. Ей внезапно поплохело. Сначала доктор Палмер, теперь Роберт – все собрались делать предложение. Ну нет, Палмер, конечно, нет. Он просто хотел увидеть ее реакцию.
– А я хочу насладиться этим моментом, – добавила Эви и, сжав Грейс в объятиях, закружила с ней по комнате. Потом схватила сумочку и выплыла за дверь в облаке парфюма, который ей подарил Роберт. Грейс изо всех сил постаралась радоваться за подругу.
Секунду спустя голова Эви вновь просунулась в дверь.
– Будь душкой, спустись со мной по лестнице. У меня от счастья голова кружится.
Грейс стало так стыдно за свой эгоизм, что она немедленно поднялась и, невзирая на боль в ногах после долгого трудового дня, пошла вслед за Эви. Рука об руку они прошли мимо палат, спустились вниз. Через черный ход было проще всего пройти незамеченными старшим персоналом. Эви в самом деле была без ума от радости. Она весело болтала и смеялась, не в силах молчать ни минуты.
– Я-то знаю, – сказала она в сотый раз. – Он говорил, хочет подождать, пока дела в Европе не уладятся, но то, как он на меня смотрит…
– В Европе? – удивилась Грейс. – При чем тут Европа и ваша свадьба?