Весь пламень сердца

В чертежных негромко шуршала бумага, с легким шорохом передвигались по туго натянутым листам белой бумаги треугольники, лекала и линейки. А в лабораториях позвякивали колбы и пахло чем-то неопределенным — не то жженым пером, не то тухлыми яйцами. И в чертежных и в лабораториях было тихо. Но зато какой гул, нестерпимый лязг, визг и грохот стояли в механических мастерских, выходивших окнами во двор!

Эти мастерские были больше похожи на заводские цехи, чем на классы. У каждого ученика было здесь, как на заводе, свое «рабочее место», свой станок. Приходя в мастерскую, ученики сбрасывали с себя форменные тужурки и надевали кожаные фартуки.

Сергей начал свою практику в механических мастерских с токарного станка. На этом станке он должен был поработать месяцев пять, а потом перейти к кузнечному делу, к лужению и, наконец, к сборке машин.

Еще в Уржуме, в приютских мастерских Сергей славился ловкими, хваткими руками и быстрой сметкой, За токарный станок он стал с охотой, и дело у него быстро пошло на лад. На первых порах новички в мастерских то и дело попадали в беду: то руку порежут, то на ноги тяжелую болванку уронят, то палец зажмут в тиски. Мало того, что было больно, неудачнику влетало еще и от мастера — старого заводского слесаря, который преподавал в механических.

— С машиной обращение надо знать, ворона полоротая, — говорил мастер. — Этак, не ровен час, ты и свой нос в тиски зажмешь. У станка стоять — не в бабки играть.

Сергею не приходилось выслушивать такие отповеди.

— Этого машина любит, — кивал на него головой мастер, проходя мимо.

И это было верно. А еще вернее было бы сказать, что не столько машина любила Сергея, сколько Сергей — машину. Он не оробел перед ней в первые дни, а взялся за нее по-хозяйски. По нескольку раз в день он обтирал ее, смазывал, проверял. Станок его стоял у окна в углу. Тут же Сергей пристроил полку для инструмента, а на пол поставил ящик для отходов и пакли. Паклей полагалось обтирать после работы станки и грязные, замасленные руки.

А. ГОЛУБЕВА

Тюрьмы и виселицы не запугают рабочий класс, штыки и пули не остановят революционного движении пролетариата.

Жертв положено уже много, жертвы еще будут, без жертв не обойтись. Так не будем, товарищи, бесцельно проливать слезы., дружнее соединимся под знаменем социал-демократии и нанесем окончательный удар царской монархии.

Из листовки «В венок убитому товарищу», написанной при участии Сергея Кострикова в Томске в январе 1905 года.

СИБИРЬ

У платформы станции Томск, пыхтя, остановился пассажирский поезд.

Из общего вагона показались двое молодых людей — студент университета Иван Никонов и юноша в форме ученика ремесленного училища Сергей Костриков.

Забросив за спины немудрый багажишко, через калитку и пыльный привокзальный садик они вышли на площадь.

— Как? — спросил Никонов. — Пешком? На извозчике?

— Далеко? — Сергей поднял на него глаза.

— Версты три, а то и четыре.

— Может, и пять, — усмехнулся Костриков, поправил за спиной мешок и заявил: — Пешком.

И они зашагали по обочине избитой колесами дороги.

Никонов шагал чуть впереди, и по его походке, по тому, как он постепенно ускорял шаг, Сергей видел, что он чувствует себя уже дома, здесь у него друзья, товарищи. И неожиданно юноша ощутил одиночество: ведь у него здесь ни родных, ни знакомых. В Сибири он никогда не бывал, не представлял ее себе. Как-то примет его Томск, да и поймут ли еще? А может быть, придется возвращаться обратно в Уржум?

Родной Уржум, мечты об учебе, страстное желание учиться дальше. Казанское промышленное училище не давало прав для поступления в высшее учебное заведение. Летом в Уржуме он встретился с Иваном Никоновым, рассказал ему о своей мечте, и тот как-то разрешил этот вопрос просто:

— Едем со мной в Томск. В технологическом институте каждый год недобор студентов.

Поверилось, что это действительно так может быть, и вот он в Томске.

…Утрами холода сильнее и сильнее. Но Сергей храбрился. У него одна старенькая шинель промышленного училища, надо ее беречь: на заработок, который он получил на днях, поступив в городскую управу чертежником, не скоро заведешь новую шубу. Да и холода только утрами.

Работа нашлась, когда он уже отчаялся иметь ее.

В этот день он ворвался в свою комнату как вихрь, в руках была сайка и кусок колбасы. Он объявил на весь дом:

— Живем, Иван! Работа есть.

— Значит, — заметил тот, — твоя жизненная программа выполнена: работа есть, учишься.

Сергей как-то внимательно посмотрел на товарища и с необычной для него медлительностью ответил:

— Мне кажется, что я еще не приступил к ее осуществлению.

— А именно?