Весь свет 1976

Ферлингетти много ездит по стране, выступая с чтением стихов. Он был осужден за участие в антивоенной демонстрации с сожжением призывных билетов, в тюрьме написал известное стихотворение «Салют!». В своем маленьком независимом издательстве он публикует произведения и молодых, и уже получивших признание оппозиционных поэтов в знаменитой поэтической серии карманного формата. Ферлингетти считает, что литература, и в особенности поэзия, призвана играть важную роль в связях между людьми, в пробуждении социального сознания. Ферлингетти, этот «в серой шапочке — красный волк», как сказал о нем Андрей Вознесенский в «Собакалипсисе», — большой друг нашей страны и советских поэтов. В 1967 году он побывал в Советском Союзе, пересек его на поезде и самолете с запада на восток и написал здесь стихотворение «Москва полночная, Сеговия среди снегов», отрывком из которого в переводе Петра Вегина мы и кончаем вступление.

Аэропорт полуночной Москвы

            высасывает меня из Сибири

и бросает меня

            в черном автобусе, одинокого

прямыми ночными дорогами

по стынущим полям

и вечной тайге

            в чудо Москву

            в белые зыбкие в сумерках

            березовые рощи

Вдруг неожиданно

на радиоволне

возник Сеговия

Ему дают

            вести ночной автобус

Сеговия сжимает руль

Деревенские новостройки

бросают свои березовые банджо

Сеговия прощупывается

            как пульс самой жизни

Сеговия проходит сквозь поземки

            и равнины Ла-Манчи

поля поля поля

            замерзшей музыки

оттаивают в автобусном радио

Сеговия звучит

            по всей ночной земле

            Антикуэра

                              Гранада

                                           Севилья...

Силуэт Альгамбры

в миллионах белых

рожденных из снега берез

осыпанных трелями черных дроздов

Сеговия отогревает руки...

Он узнает летящих черных кондоров

Он узнает свободную землю когда ее слышит

его звучание — проталины на ней

Он не терзается

он собирается с духом

он агитирует за любовь

Он слушает себя когда играет

и говорит с собой

и в себе откликается эхом

            И ведет он дальше и дальше

            свой автобус

            по темным широким улицам

                        великой Москвы

            по вечерним бульварам

мимо горящего огнями Кремля

погруженного

в чуткий сон

в великую русскую ночь

мимо балета Большого театра мимо института Горького

            Джона Рида в драматическом театре

и героинь Таганки

Каменный Маяковский

                                   пристально смотрит

сквозь пургу белых строчек

            в зимний свет России

Сеговия слышит его каменный голос

и чувствует пульсацию крови

Пока он играет он все время

            слушает жизнь

и продолжает движенье движенье движенье

сквозь русскую зимнюю ночь

Вот он в Москве

            Сеговия играет не здесь

а музыка как оттепель

            идет сюда по радиоволнам

                        над гоголевскими человечками

                        и застывшими влюбленными

                        вдоль полуночных улиц

                        светлых от любви и снега

Он слушает их двигаясь мимо

он слушает их

            песню мира

которую он вряд ли услышит

            дома

            Которую слушает

                                            Ленин

сквозь пятьдесят Октябрей...

Рис. Г. Пондопуло

О поэзии в Сан-Франциско