Весь Тайгер Манн

Машина, которую я заказал заранее, стояла уже там. Предупредив Мейсона, чтобы он был готов к отлету в любую минуту, я сел в нее. И только уже в городе, не раньше, спросил, как проехать к ближайшему мотелю на побережье.

Я отметился у администратора как Т. Мартин из Нью-Йорка. Только «Ньюарк контроль» и Эрни Бентли знают, где я нахожусь. Пока, сколько удастся, буду придерживаться этого прикрытия.

В 8.15, приняв душ, одевшись и перекусив в соседнем баре, я сел за руль и отправился на поиски Медон-Лейн, 37.

Эта вилла из красного кирпича в стиле ранчо, стоящая в глубине сада, утопала в листве и огромных красных цветах со сладким запахом.

Я свернул в аллею и поставил машину позади нового «шевроле».

Не успел я подойти к веранде, как открылась дверь. Маленький, худенький человечек подошел ко мне с приветливой улыбкой и сказал:

— Добрый день... Я — Винцент Смалл... Чем могу служить?

Я раздавил его руку в своей и представился:

— Мэнн, Тайгер Мэнн, мистер Смалл. Прошу простить меня за беспокойство, но я ищу одного моего друга, а вы, возможно, можете мне помочь.

— Охотно... Входите... Буду счастлив, если смогу оказать вам услугу.

Он провел меня в гостиную, две стены в которой заполняли книги.

— Может быть, выпьете что-нибудь?

Тут же открыл коробку с пивом, протянул мне одну банку, затем устроился в качалке напротив меня и спросил:

— Итак, какая же у вас проблема?

— Ведь вы знакомы с Луи Агрунски, правда?

— С Луи?.. Разумеется... Так это вы его ищете?

Вместо того чтобы ответить, я сделал глоток, потом медленно поставил банку на пол около себя. Его улыбка превратилась в гримасу удивления.

— Но ведь это смешно! — сказал он.

— Что же тут смешного?

— Бедный Луи... Теперь его все ищут, а когда он жил здесь, никто им не интересовался. Около него не было ни души. Я никогда не видел такого одинокого человека. Даже после того случая, когда он уже не мог работать, никто его не посещал, кроме меня и Клода Вестера.

— Агрунски не такой человек, который легко сходится с людьми, мистер Смалл. С другой стороны, его работа требовала абсолютной секретности. Таким образом он вообще перестал быть общительным.

Смалл недоверчиво покачал головой, губы его были сжаты.

— То, что вы сейчас сказали, кажется правильным. Никому не удавалось вытянуть из Луи ни слова об его профессиональных делах, но никто и не пытался этого делать, вы сами понимаете, конечно... С Клодом он всегда говорил о своем увлечении — о крошечных деталях для радио и электроники, которыми забавлялся. Со мной спорил о философии.

— Философия — ваше увлечение, мистер Смалл?

Он засмеялся:

— Боже мой, нет! Это мое ремесло! Я преподаю в университете в Бромвеле, в котором мы с Луи когда-то учились. Правда, на разных факультетах, но снимали вместе комнату и стали добрыми друзьями. Философия Луи не интересовала, он коллекционировал дипломы по математике и физике. Однако после нервной депрессии вдруг задумался над философскими проблемами и стал изучать эту дисциплину почти так же, как и я. Казалось, это давало ему облегчение.

— Я не представлял себе, что его нервная депрессия была такой серьезной.

Смалл пожал плечами и сделал несколько глотков пива.

— Нет, она и не была серьезной. Простое переутомление. Луи не жалел себя — работал больше любого из нас. Он был способен все усвоить. И вот постоянное бодрствование, сильное напряжение дали о себе знать.

В конце концов накопленная усталость вызвала недомогание.

— Оно его сильно изменило?

— Луи понял, что нельзя форсировать. Начал заниматься более благоразумно. — Смалл на секунду замолчал, нахмурил брови, размышляя, потом добавил: — Его вдруг заинтересовали такие вещи, как человеческое поведение, социальная этика, мировые политико-экономические проблемы... Понимаете? В философских спорах о них он проводил множество часов.

— А какие у него были взгляды?

— Ах это! Я надеялся, что про них вы мне скажете. Со мной Луи постоянно спорил. Он очень долго размышлял над вопросами, но никогда не приходил к их решению.

— Какой философ мог бы это сделать!

— Ах, мистер Мэнн, мне кажется, я понял... Вы скорее прагматик...

— Это значит...

— В общем, осязаемые факты. Акция, которая является следствием.

— Это так, полностью.

— А философия?..

Я оборвал его:

— Ничего не имеет общего с реальностью.

Его глаза заблестели. Я почувствовал, что он счастлив, имея в перспективе спор, в результате которого заткнет мне клюв.

— Например? — спросил он.

— Куда отправляются после смерти? — И прежде чем Смалл успел ответить, я с улыбкой предупредил: — Только не забудьте про доказательства!

Тогда, как все, кто не знают ответа, философ попытался сделать простое сложным, вернув мне вопрос:

— Я был бы счастлив узнать ваше мнение: что же случается с нами после нашей смерти?

— Что ж, скажу вам... — Я покончил с пивом и сообщил: — Мы уходим на два метра в землю.

— О-о-о! Мистер Мэнн... Это так...

— Просто?

— Скажем, примитивно, но...

— Вы когда-нибудь присутствовали на похоронах, мистер Смалл?

— Разумеется, да, и... — Он улыбнулся. — Мне кажется, что с вашей логикой спорить невозможно, мистер Мэнн!