Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

Писатель Борис Пильняк так описал положение дел в деревне в 20-е годы: «В непонятности проблемы мужики делились – пятьдесят, примерно, процентов на пятьдесят. Пятьдесят процентов мужиков вставали в три часа утра и ложились спать в одиннадцать вечера, и работали у них все, от мала до велика, не покладая рук. Ежели они покупали телку, они десять раз примеривались, прежде чем купить. Хворостину с дороги они тащили в дом, избы у них были исправны, как телеги; скотина сыта и в холе, как сами сыты и в труде по уши. Продналоги и прочие повинности они платили государству аккуратно, власти боялись и считались они врагами революции, ни более, ни менее того. Другие же проценты мужиков имели по избе, подбитой ветром, по тощей корове и по паршивой овце, – больше ничего не имели. Весной им из города от государства давалась семссуда, половину семссуды они поедали, ибо своего хлеба не было, другую половину рассеивали – колос к колосу, как голос от голоса. Осенью у них поэтому ничего не родилось. Они объясняли властям недород недостатком навоза от тощих коров и паршивых овец, – государство снимало с них продналог и семссуду, и они считались: друзьями революции. Мужики из «врагов» по поводу «друзей» утверждали, что процентов тридцать пять друзей – пьяницы (и тут, конечно, трудно установить – нищета ли от пьянства, пьянство ли от нищеты)…»

Но эта литературная зарисовка не всегда соответствовала нэповской действительности: алкогольная стихия не позволяла делать четкие различия между бедняком и середняком. В политической сводке по письмам в «Крестьянскую газету» и журнал «Красная деревня» за март-май 1928 года сохранилось письмо «крестьянина-культурника», опровергающее сложившийся стереотип, будто все бедняки – пьяницы и лентяи. Автор пишет совсем другое: «Но здесь пример одного пьяницы села Блоки можно привести – Милентьева Ивана, который был до выпуска русской горькой почти середняк – имел 1 корову и телку, 3 овцы, 2 свиньи, 5 десятин земли. Но когда вышла горькая, то он за один год пропил свою живность и зерно и к весне остался гол, как сокол. Пошел пасти скот в деревню Ледцо, но так пас 2 года и не допасет до конца, а уже весь заработок пропивал. А также и работал в РИКе в отхожем месте, заработал 30 рублей за 2 дня и за 2 дня их пропил, оставив семью из 7 душ голодать. А также, придя домой после пастьбы скота, он пропивал и то зерно, что припасет жена за лето»[528].

Вот еще один наглядный пример. В деревне Лисавино Московской губернии до 1914 года из 60 домохозяев было пять безнадежных пьяниц, на которых махнули рукой и сборщики податей, и односельчане, и даже жены. У таких крестьян крестьянскими оставались только кличка и паспорт, а все остальное уходило или в шинок, или в казенку. В 20-е годы число пьяниц в деревне выросло до 7 человек, причем с «довоенным стажем» из них оказалось всего четверо, так как один уже умер от пьянки. Трое новых алкоголиков были сравнительно молодыми крестьянами[529]. То есть третьей специфической чертой деревенского пьянства эпохи нэпа явилось раннее приобщение к алкоголю молодежи как последствие бурного развития самогоноварения в деревне. Пьянство имело три достоинства: «Во-первых, выпить, одурманить мозги, само по себе удовольствие, во-вторых, пивший водку показывал, что и он-де не хуже взрослых, и в третьих, питье водки указывало на сравнительное благополучие в материальном отношении»[530].

В-четвертых, водка и самогон, как способ убить свободное время, тесно связаны со сквернословием, драками, пьяными песнями и хулиганством. Иной парень трезвый – относительно спокоен и смирен, но как только напьется – «ему море по колено!» Например, пьяный С. придирался и к тем девчатам, которые смирно сидят на вечеринке («Ну… мать… вставай, девки, а то морду набью!»), и к тем, кто танцует («Ну, вы што тут расплясалися? Марш в угол, а то в рожу заеду!»). Искал он повод придраться и к парням: «фыркнет соплями на чистую рубашку парня», а в ответ на возмущение затевает драку. Деревенское гулянье в 20-е годы стало самой распространенной формой молодежного отдыха: молодежь гуляла не менее 60 раз в году. Причем парни с самого раннего утра спешили ублаготворить себя выпивкой[531]. Показательна в этом отношении деревенская частушка второй половины 20-х годов, диалогичная, по законам жанра. В ответ на девичьи упреки:

Хороши наши ребята,
Самогоночки не пьют.
Как завидят полбутылки,
Так с руками оторвут, —

парни озорно отвечали:

Мы того побить хотели,
Кто нас пьяницей назвал,
За свои мы деньги пили,
Нам никто не покупал.