Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

Наряду с причинами меркантильного характера наличествовали и чисто психологические факторы. Бизнес периода нэпа был ориентирован скорее на выживание и на прожигание жизни, нежели являлся базовой жизненной целью. То, что в литературе называлось «гримасами» или «угаром» нэпа, достаточно известно и даже хрестоматийно. Не секрет, что нэпманы, неуютно чувствовавшие себя в Советской республике, часто вели себя по принципу «пропадать – так с музыкой», предаваясь пьяным кутежам и разврату. Возникала некая «аура», которая ассоциировалась с «последними русскими капиталистами» и влекла за собой вполне определенный спектр впечатлений[540]. Карикатуры в рубриках «Гримасы нэпа», изображающие дремлющих за столом, уставленным едой и спиртным, жирных нэпманов, быстро стали приметой времени:

Хорошо!… Душе отрадно!…
Сердце дремлет… Сердце спит…
Только грубо и нескладно
НЭП за рюмочкой сопит…[541]

Пьянство неизменно присутствовало среди набора «смертных грехов», присущих нэпманам. В 20-е годы «нэпо румяная, угарно пьяная» нередко рисовалась в виде запеленутого младенца, рядом с которым располагались непременные атрибуты в виде пива и карт[542]. В массовом сознании эпохи, как в кривом зеркале, «шинкари, трактирщики, самогонщики и священники» сливались в неразделимое целое. Типичный пример восприятия городским населением нэпманского «делового мира» 1926–1927 годов дает нам современник этих событий писатель Лев Шейнин: «В Столешниковом переулке, где нэп свил себе излюбленное гнездо… покупались и продавались меха и лошади, женщины и мануфактура, лесные материалы и валюта. Здесь черная биржа устанавливала свои неписаные законы, разрабатывая стратегические планы наступления «частного сектора». Гладкие мануфактуристы и толстые бакалейщики, ловкие торговцы сухофруктами и железом, юркие маклера и надменные вояжеры, величественные крупье, шулера с манерами лордов и с бриллиантовыми запонками, элегантные кокотки в драгоценных мехах и содержательницы тайных домов свиданий… грузные валютчики… мрачные, неразговорчивые торговцы наркотиками»[543]. И, конечно, непременным атрибутом этого мира было беспробудное пьянство: «Там кутеж, трещат трактиры. Все делишки бражные»[544].

Но самое главное – другое. В нэпе виделась угроза перерождения коммунистов, растворения в новых условиях основ коммунистической морали. Пугало распространение алкоголя и наркотиков, проституции и азартных игр, коррупции и спекуляции. Вот весьма характерное сообщение «Известий» Воронежского губернского комитета партии с типичными для партийной печати тех лет «зоологическими» оценками: «Развелись волчьи ямы буржуазного окружения: кафе, рестораны, игорные притоны, буфеты с крепкими напитками, тотализатор и т. п. – поджидают коммунистов, особенно молодых, чтобы разложить партию»[545]. Л.Д. Троцкий позднее вспоминал: «В нравы нового правящего слоя входили настроения моральной успокоенности, самоудовлетворенности и тривиальности…Хождение друг к другу в гости, прилежное посещение балета, коллективные выпивки, связанные с перемыванием косточек отсутствующих»[546].

«Они свивают себе прочное гнездо»

Заметим, что в 20-е годы, особенно для городского населения, нэпман и советский аппаратчик-бюрократ представали, как кентавр, в неразрывном единстве. Следует признать и то очевидное обстоятельство, что немалую толику в «общее дело» распространения пьянства в Советской России вносили представители местной номенклатуры. Президиум Енисейского губкома партии 15 июня 1921 года дал задание начальнику губернской чрезвычайной комиссии Р.К. Лепсису срочно провести следствие по делу о поголовном пьянстве коммунистов в партийных и советских учреждениях города Минусинска и уезда. По результатам проверки 12 июля на закрытом заседании губкома было вынесено решение передать виновников попоек «для принятия мер» в Енисейскую «чрезвычайку». Такая же «оздоровительная» операция была осуществлена летом 1922 года в Ачинском уезде, а в декабре того же года поход против пьянства местных начальников был предпринят в Чумаковской волости Каинского уезда Новониколаевской губернии. Весьма показательны итоги проведенной в 1928 году в Рязани проверки работников советских учреждений: 1139 человек, или 22 % всего их состава, были признаны непригодными к работе, в том числе пьяниц среди них насчитывалось 484 человека[547].