Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона»

Уже с конца 1920-х годов население городов ежегодно увеличивалось на 2–2, 5 млн человек; стройки новой пятилетки добровольно или принудительно поглощали все новые «контингенты» вчерашних крестьян, не приобщая их, естественно, за столь короткий срок к качественно новой культуре. Старые центры, новостройки и рабочие поселки обрастали бараками, общежитиями, «балками» и прочими крайне неблагоустроенными жилищными скоплениями при минимальном развитии городской инфраструктуры, способной «переварить» или, как выражались в те годы, «окультурить» массы неквалифицированных новоселов. Рывок 1920-1930-х годов порождал в социальной сфере те же последствия, что и «первая индустриализация» второй половины XIX – начала ХХ века, только в большем размере, учитывая скорость и размах преобразований.

В какой-то степени преобразования той поры созвучны петровским реформам. Глубокий переворот в наиболее консервативной бытовой сфере с полной отменой «сверху» традиционных ценностей не мог не вызвать в обществе (весьма неоднородном по своему социокультурному уровню), кроме отнюдь не выдуманного революционного энтузиазма, глубочайшего потрясения, кризиса казавшихся незыблемыми моральных устоев. Советская власть не только, подобно Петру I, изменила одежду, знаковую систему, манеры поведения, но «отменила» даже Бога и – временно – семидневную неделю!

В то время людей старого воспитания удивляло стремительное изменение бытовой культуры, в том числе и на почве эмансипации. Советский «бомонд» так виделся бывшему князю и лейб-кирасиру В.С. Трубецкому: «Появился новый тип советской дамы, тип более «сознательный», отбросивший старые предрассудки… – не то что пить вино, а и самогон почал трескать, и не рюмками, а чашками, почти наравне с мужчинами… До революции это и во сне не снилось, а показаться пьяным порядочной девушке или даже даме было большим хамством для человека из общества. Предстать в пьяном виде можно было нам разве лишь перед проституткой или кокоткой»[627].

Новая элита не имела за собой родовых служебно-культурных традиций и после массовых чисток и репрессий 1930-х годов потеряла почти всю настоящую интеллигенцию. В итоге она становилась все более «серой» по своему культурно-образовательному уровню – начиная от Политбюро и кончая начальниками районного масштаба. К тому же «пролетарское пуританство» первых лет советской власти к 1930-м годам сменилось системой иерархических привилегий для новой «знати».

Пример подавали вожди. На склоне лет В.М. Молотов вспоминал, что сам он всегда предпочитал «Цоликаури» и «Оджалеши», Ворошилов – «Перцовку», Рыков – «Старку». Правда, Сталин пил весьма умеренно и до конца дней оставался поклонником замечательных грузинских вин и шампанского. Однако вождь сделал традицией ночные «совещания»-попойки высшего руководства страны, описанные его дочерью: «Отец пил немного; но ему доставляло удовольствие, чтобы другие пили и ели, и по обычной русской привычке гости скоро «выходили из строя». Однажды отец все-таки много выпил и пел народные песни вместе с министром здравоохранения Смирновым, который уже совсем едва держался на ногах, но был вне себя от счастья. Министра еле-еле уняли, усадили в машину и отправили домой. Обычно в конце обеда вмешивалась охрана, каждый «прикрепленный» уволакивал своего упившегося «охраняемого». Разгулявшиеся вожди забавлялись грубыми шутками, жертвами которых чаще всего были Поскребышев и Микоян, а Берия только подзадоривал отца и всех. На стул неожиданно подкладывали помидор и громко ржали, когда человек садился на него. Сыпали ложкой соль в бокал с вином, смешивали вино с водкой. Отец обычно сидел, посасывая трубку и поглядывая, но сам ничего не делал…» Но все же Сталин следил, чтобы участники не пропускали ни одного тоста, поскольку «считал нужным проверить людей, чтоб немножко свободней говорили». Но он же, когда подошло время сделать «железного» наркома внутренних дел Н.И. Ежова «козлом отпущения» за волну «большого террора» 1937–1938 годов, обвинил недавнего любимца в моральном разложении и пьянстве[628].

С политического Олимпа питейно-застольные традиции распространялись вниз. Нельзя выделить ни одной общественной группы, где бы они не получили широкого распространения. Начиная от «колхозного крестьянства», характерной чертой которого стало самогоноварение, до «столпов» режима (Жданова, Щербакова) и известных представителей советской интеллигенции (достаточно вспомнить судьбы А. Толстого, А. Фадеева, М. Светлова, В. Высоцкого) выпивка укоренялась как характерная черта «советского образа жизни», постепенно увеличивая за истекшие десятилетия свой удельный вес и престиж.