Читаем Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона» полностью

Наркомавиапрому – 130 тыс. декалитров

Наркомуглю – 180 тыс. декалитров

Наркомчермету – 140 тыс. декалитров

Наркомцветмету – 107 тыс. декалитров

Наркомвооружения – 80 тыс. декалитров[684].


Всего для 18 основных наркоматов (без Наркомата обороны и НКВД) и Главсевморпути полагалось 1 млн 300 тыс. декалитров водки. На предприятиях и стройках этих ведомств трудилось в тот период примерно 10 млн человек. Это означало, что на каждого работника приходилось примерно по 1, 3 л водки в квартал. Однако если из этой массы исключить работавших детей и подростков в возрасте до 17–18 лет и хотя бы половину работавших женщин (многие из них в военные годы пили наравне с мужчинами), а также учесть принцип избранного распределения поощрительных фондов, то для оставшихся 2–3 миллионов норма получится солидной – примерно по бутылке водки в неделю[685].

Таким образом, в тылу Великой Отечественной войны алкоголь проделал путь от изгоя трудового фронта до почетного участника схватки с врагом и универсального средства в деле «труда и обороны». Легитимация водки приносила социальные плоды. В 1943 году перед властями встала необходимость решения вопроса о рабочем пьянстве, и в Москве у Павелецкого вокзала открывается вытрезвитель.

Производили мало – пили много

До сих пор мы говорили о распределении и потреблении алкоголя, не затрагивая проблему его производства. В силу особого значения алкоголя как стратегического ресурса оно не могло не стать важной составной частью экономической политики воюющего государства. Действительно, помимо развития производства водки и спирта в местностях, приближенных к театру военных действий (о чем говорилось в документах ГКО), в разных регионах создавались новые предприятия и организовывался выпуск водки на пищевых заводах иного профиля. В период войны в восточных районах было построено 26 спиртовых заводов. В частности, в 1943 году был открыт крупный Канский биохимический завод в Красноярском крае. Вся его продукция шла на фронт, в том числе на обеспечение «наркомовских 100 граммов». Пищевого спирта тогда не хватало, обходились техническим – его пили, им лечились, из него гнали водку. Очистка по тем временам была кустарной, почти символической, и за напитком надолго закрепилось народное название – «сучок»[686]. Общая ситуация в водочной отрасли экономики была далеко не благополучной. Анализ документов военной поры дает нам шокирующую картину колоссального несоответствия между производством алкоголя и его потреблением.

В целом по стране пищевая промышленность лишилась 40 % технологического оборудования и половины своей энергетической инфраструктуры. Более 50 % пищевых предприятий оказались в зоне оккупации и в прифронтовой полосе. Многие из них обратились в развалины, а оборудование было вывезено в Германию. Наиболее серьезно пострадали 5500 предприятий маслобойно-жировой, кондитерской, сахарной, консервной отраслей. Разумеется, в условиях общего падения уровня пищевой промышленности не могла не пострадать и ее спиртоводочная составляющая. Интересно сопоставить данные о производстве водки и ее исходного продукта – спирта-сырца – с соответствующими данными по иным видам пищевой продукции. Изучение ранее недоступной исследователю секретной статистики дает такую возможность[687]:


Производство важнейших видов продукции пищевой промышленности (в процентах к 1940 году)


Таким образом, падение производства как спирта-сырца, так и водки было почти катастрофическим: в 1943 году оно доходило до предельно низкого уровня в 20 % от масштабов производства водки в «благополучном» 1940 году. Если не считать производства папирос и сигарет, а также некоторых других «нестратегических» видов пищевой продукции (как крахмал, патока), спиртоводочная промышленность была одной из тех отраслей советской экономики, которые больше других пострадали от войны. Вместе с тем она представляет собой наиболее яркий пример максимально эффективной мобилизации, концентрации и распределения ограниченных ресурсов в условиях военной экономики. Производилось мало, пилось много – так можно определить алгоритм алкогольной проблемы в военных условиях. Представляется, что в период Великой Отечественной войны алкоголь потреблялся в более умеренных дозах, но более широкими слоями населения. «Наркомовские сто граммов» выпивали многие их тех, кто вообще не пил до войны.

Не менее шокирующим выглядит анализ структуры розничного товарооборота во время войны в сопоставлении с 1940 годом. Хотя водка и была серьезно ограничена в торговом обороте, она продавалась в буфетах, ведомственных столовых и других заведениях общественного питания, в ведомственных торговых сетях и закрытых магазинах[688].


Товарная структура розничного товарооборота, включая общественное питание (в процентах к итогу; в ценах соответствующих лет)


Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука