Читаем Веселие Руси. XX век. Градус новейшей российской истории. От «пьяного бюджета» до «сухого закона» полностью

Самыми знаменитыми пивными в Москве в 1970-е годы были бар «Жигули» на Калининском проспекте и бар «Яма» в Столешниковом переулке. Очереди в них выстраивались на несколько часов, но все равно многие с ностальгией их вспоминают. Первое, на что невольно обращал внимание вошедший в пивной зал «Яма», это сильный шум от более громких и экспрессивных, чем обычно, разговоров. Вечером, в конце рабочего дня, когда в иных местах становилось тише и естественное утомление делало людей более спокойными, в пивном зале было так же шумно, как на оживленной улице с интенсивным автомобильным движением. Второе – это своеобразный эмоциональный фон, который вовсе не был, как принято было думать, только беспечным весельем. Напротив, можно было заметить и высокомерные, и грустные, и мрачные, и торжественные лица и услышать соответствующие разговоры. Типичными были не определенные, специфические эмоции, а избыточные разнообразные эмоции, в проявлении которых часто была нарочитость, роднящая обстановку с театральным представлением. Кричащие мужчины, плачущие мужчины, целующиеся мужчины не казались здесь необычным явлением. Звучали, в сущности, сплошные монологи, иногда произносимые одновременно обоими, а то и несколькими собеседниками. Возможность получать удовлетворение, говоря в пустоту, не требовала значительной степени опьянения. Агрессивность была довольно частым явлением в пивной. Посетителей раздражали требования персонала соблюдать чистоту или бродящий между столами алкоголик, который выпрашивает глоток водки или допивает пиво из оставленных кружек. Такие алкоголики со следами побоев на лице были больше похожи на персонажей повести Гоголя «Вий», чем на человеческие существа, они подвергались насмешкам и оскорблениям посетителей. Многие москвичи с удовольствием вспоминают пивные ларьки в парках и на улицах Москвы в 1970-е годы. Они потихоньку превращались в своеобразные клубы. По выходным дням кого здесь только не было: инженеры и студенты, ученые и рабочие. Обстановка их ставила на «одну доску». Свои порядки по части общения были и в пивной. Обязательно встретишь там знакомого, поздороваешься. Спокойно можно поговорить с соседом. Захочешь помолчать – тоже никто не обидится. Совсем не обязательно кланяться, кивать, приветствовать друг друга. В пивных людям удавалось сохранить маленький заповедник свободы. Рестораны же в советском обществе были самыми злачными местами. Достаточно посмотреть знаменитый мультфильм «Шпионские страсти», чтобы понять, что в ресторанах околачивались только морально неустойчивые типы, из которых вербовали шпионов…

На «сервировку» мало кто обращал внимание – дефицит диктовал условия. Это было на руку тем, кто «случайно» не доливал, не довешивал. Некоторые любители пива шли в те кинотеатры, где оно продавалось в буфете. Про кино, конечно, забывали, оставаясь в буфете до конца сеанса. В последние годы застоя появилось большое количество забегаловок, где наливали рюмку водки с обязательным бутербродом. Эти рюмочные выглядели более презентабельными, чем пивные, и пьяных в них увидеть можно было реже. Однако вскоре и это начинание как-то угасло.

В то время, чтобы купить бутылку ночью, надо было либо изловить таксиста и заплатить ему две-три цены, либо уговорить швейцара в ресторане – за те же деньги. Как тут не вспомнить Веничку Ерофеева: «О блаженнейшее время в жизни моего народа – время от открытия и до закрытия магазинов!»[745] Пили люди, как пояснял известный романс, «от радости и скуки». Пьянство было тотальной обороной и, вместе с тем, абсолютным слиянием с окружающей действительностью.

Водка как национальный напиток не имела никакой конкуренции по потреблению среди других напитков. Это связано с тем, что пиво в сельской местности было труднодоступно. Бары и ларьки были привилегией больших городов, где имелись пивные заводы. Необходимо отметить, что в советские и особенно «застойные» годы водка утратила свое гастрономическое значение тех далеких времен, когда она была неотделима от хорошей закуски. Официальные ограничения продажи водки и дефицит многих продуктов привели к тому, что водку как следует не закусывали, изменились кулинарные обычаи. Постепенно к 1970-м годам из русского меню исчезли характерные блюда национальной кухни. Для советских людей водка стала иметь значение только как средство опьянения. Это не могло не привести к бескультурному ее употреблению.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]
«Особый путь»: от идеологии к методу [Сборник]

Представление об «особом пути» может быть отнесено к одному из «вечных» и одновременно чисто «русских» сценариев национальной идентификации. В этом сборнике мы хотели бы развеять эту иллюзию, указав на относительно недавний генезис и интеллектуальную траекторию идиомы Sonderweg. Впервые публикуемые на русском языке тексты ведущих немецких и английских историков, изучавших историю довоенной Германии в перспективе нацистской катастрофы, открывают новые возможности продуктивного использования метафоры «особого пути» — в качестве основы для современной историографической методологии. Сравнительный метод помогает идентифицировать особость и общность каждого из сопоставляемых объектов и тем самым устраняет телеологизм макронарратива. Мы предлагаем читателям целый набор исторических кейсов и теоретических полемик — от идеи спасения в средневековой Руси до «особости» в современной политической культуре, от споров вокруг нацистской катастрофы до критики историографии «особого пути» в 1980‐е годы. Рефлексия над концепцией «особости» в Германии, России, Великобритании, США, Швейцарии и Румынии позволяет по-новому определить проблематику травматического рождения модерности.

Барбара Штольберг-Рилингер , Вера Сергеевна Дубина , Виктор Маркович Живов , Михаил Брониславович Велижев , Тимур Михайлович Атнашев

Культурология
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука