Веселые и грустные истории про Машу и Ваню

Тут Маша с Ваней позвали ее играть. По моей, честно говоря, просьбе. Мне казалось, ей это очень нужно сейчас.

Через пять минут из детской был уже слышен плач.

Посреди комнаты стояла Настя. У двери – испуганные Маша с Ваней.

– Что произошло? – спросил я.

– Что?! – переспросила Маша. – Ничего. Мы решили играть в прятки. Настя согласилась. Мы посчитались. Ей быть водой (ударение ставить на первом слоге). Я ей сказала: «Ты будешь водой». Она заплакала.

– Настя, – спросил я, – почему ты так плачешь? Она подняла меня глаза, в которых была какая-то просто непереносимая боль. Взгляд этот порезал меня на кусочки.

– Я не знаю, что такое «вода», – прошептала она. – Я не знаю, что такое прятки.

«Когда Маша приедет, мы досмотрим с ней этот фильм»

Не надо было этого делать. Просто не надо, и все. И главное – Маша не хотела. Она не хотела ехать в Англию.

За два месяца в школе девочка повзрослела на два года. Я ее правда не могу узнать. Жизнь – жестокая штука. И ей пришлось в этом, видимо, убедиться. Она совсем не обо всем рассказывает, и это лишний раз говорит о том, что она стремительно взрослеет. Но я понимаю, что она натерпелась. Ее не дергают за косу в те редкие дни, когда мама заплетает ей косу; ее не тыкают карандашом в спину на уроках одноклассники, прозрачно намекая о неразделенной любви, потому что у их любви нет шансов остаться неразделенной; второклассники ей не ставят подножек на переменах, потому что это она их ставит…

Ничего этого нет. Но ей нечеловечески тяжело – просто потому, что по-другому и быть не могло в первом классе, куда почти все ученики пришли из одной группы в детском саду. У нее нет в школе подружки, потому что в первом классе всего три девочки и она одна из них. Зато у нее есть друзья – именно те, которым она ставит подножки без риска получить подзатыльник.

И когда стало известно, что у школьников из начальных классов есть шанс полететь на восемь дней в Англию, обрадовалась не только она, но и я тоже. Я подумал, что девочка заслужила это счастье. Главное, что и она так подумала сначала.

Меня не очень насторожило, что в результате в Лондон полетела только одна первоклашка, то есть Маша. Хотя собирались все. Я вообще был занят другими делами и контролировал этот процесс самым краем сознания. Я понимал, что где-то делается ее паспорт, куда-то сдаются деньги, я отдавал себе отчет в том, что все идет хорошо. И душа моя, можно сказать, отдыхала на мысли о том, что Маша скоро увидит этот город, а он увидит ее.

Потом она сказала мне:

– Я не хочу ехать в Лондон.

– Почему?

Я необыкновенно удивился.

– Мне страшно, – сказала Маша.

И вот тут мне тоже стало страшно. Я вдруг понял, на что я обрекаю ее. Машу, девочку шести с половиной лет, которая никогда в жизни ни на одну ночь не разлучалась не только со своей мамой, но и со своим братом (с той секунды, как он у нее появился). Ну вот не было такого ни разу в ее жизни. Слава богу, девочка всегда приходила ночевать домой (как и ее мама). Она несколько раз отдыхала за границей, но была там с людьми, с которыми пошла бы, не сомневаюсь, в разведку, если бы знала, что это такое. Это же все-таки были родные люди.

А теперь она гораздо раньше меня поняла, что в Лондоне не будет ни Вани, ни ее мамы, ни меня и что разведка будет боем.

И она подошла ко мне и сказала, что не хочет ехать в Лондон, потому что ей страшно. Ей было трудно это сказать, потому что она очень хотела поехать. Видимо, ей было очень страшно.

Я не знал, что ей ответить. Я понимал, что она, конечно, хорошо все взвесила.

– Маша, – спросил я, – ты часто думаешь про эту поездку. Я правильно понимаю?

– Да, – сказала она. – Всегда думаю.

– Тебе страшно, потому что ты не знаешь, с кем ты будешь ночевать?

– Я знаю. С учительницей. Меня предупредили.

– Тогда что?

– Мне страшно.

– Страшно, что ты не знаешь, как надо, английского языка?

– Не знаю.

– Или что тебя не пропустят через границу?

– Хорошо бы, – сказала она, и я засмеялся и подумал, что я все-таки привыкаю к тому, что она взрослеет, медленней, чем это происходит на самом деле.

– Тебе страшно без нас? – задал я наконец вопрос в лоб.

– Без вас? – переспросила она. – Да. Без вас очень страшно. Я боюсь, папа!

Я знаю, что я должен был после этого сделать. Я должен был сказать, что она никуда не едет, и она испытала бы такое же счастье, как в тот раз, когда узнала, что едет.

– Жалко, – сказал я. – Жалко, что ты не увидишь Музей восковых фигур. А всего остального не очень жалко.

– Ничего страшного, – сказала она. – А каких фигур?

Мне надо было остановиться. Но я ей подробно рассказал каких.

– Моего роста? – недоверчиво переспросила она, мысленно сравнивая восковую фигуру со своим бэби-берном Катей.

– И даже моего, – безжалостно сказал я. Она, по-моему, пошла собираться.