Веселые каникулы мажора

И красивой она всегда была. Я злился на Крокодила, втайне посматривая на рыжую вредину. Вредину — потому что она улыбалась всем, кроме меня.

А в клубе, когда Васька убежала… От меня будто кусок оторвали и не сказали, что с раной делать. Пока не нашел, обжигало до искр из глаз. Потом жгло не меньше, но уже от того, что рядом была, что целовать позволяла…

Отряхнувшись от образов, подкинутых сознанием, стучу в комнату Наташки, где сейчас должна быть Савельева.

— Входи.

Вхожу. Перешагиваю раскиданные журналы, порванные бумаги, осколки разбитой вазы.

— Это случайно, не планировала, — заметив взгляд, Савельева плюхается на край сбитой постели. — Честно. Зацепила сумкой.

В углу за дверью сумка действительно стоит. Верх не застёгнут, поэтому вижу знакомые разноцветные колготки, комком утрамбованные с блестящей кофтой. Тоже знакомой: в неё она была вчера.

— И?

— Присаживайся, поговорим.

— Поговорить надо, — вздыхаю. — Прости меня?

Вину за собой чувствую, поэтому начинаю с того, с чего начинаю.

— За что?

— За то… что так всё…

— Да ладно, — Маринка усмехается, но как-то не слишком весело. — Я сразу поняла. Была даже забавно, когда ты втирал про акклиматизацию. Обидно, конечно, что дурой меня считал, но забавно.

— Так ты…

— До твоих высот, конечно, не дотянусь, но вроде и не днище.

Некоторое время каждый молчит о своём.

— А она красивая, эта твоя рыжая девочка.

— Красивая.

— У меня тоже был… красивый… — глубокий вдох, который делают обычно перед тем, как признаться. — Пока папа не решил, что ему нужен бизнес твоего отца. Какие-то там схемы, а твой старик в них здорово преуспел.

Это я знаю. Из-за схем и мозгов, которые эти самые схемы проворачивали, за нами не один год и шла охота. Сначала с целью подмять под себя, потом уже с целью надавить. Савельев оказался дальновидным…

— Я как-нибудь… Слушай, если всё так, может, с ним можно договориться?

— Не знаю, Андрюш. У меня не получилось.

— То есть… Подожди… — сжимаю пальцами переносицу. — Получается, со мной ты тоже не хотела?

— Хотела, не хотела. Пришлось, Андрюш. Пришлось, — Маринка сдувается на глазах, превращаясь из журнальной красотки в растерянную обычную девчонку. — Мой папа умеет убеждать.

Умеет. Непроизвольно тру рубцы от ожогов.

— Марин, слушай, а тот парень? Которого ты любила? Он где?

Если у нас не получается, может, они тоже могут быть счастливы?

— Где? — Савельева отворачивается к окну и долго смотрит в него. Когда уже не жду ответа, выдыхает одно слово: — Убили.

* Исп. — Шура «Ты не верь слезам»

Глава 19

Лето 1998 год. Андрей.

По узкой горной дороге,

Что вьется как серпантин

Под месяцем одиноким

Я еду, как он, один.

Как он, молодой да ранний,

Влюбленный в одну звезду

Из тысяч других сияний

Я вижу ее одну.

© Дмитрий Маликов — «Звезда моя далёкая»

«Убили» звучит так буднично, что я вздрагиваю. Не от неожиданности, а от того, как спокойно произносит Маринка. Смирилась?

— Как давно это произошло? Ты знаешь того, кто…

— Кто убил? Какое это имеет значение? Я знаю того, кто приказал сделать.

Молчим, каждый понимая, чьё имя не было произнесено.

Удивлён? Совру, если скажу, что да. Не удивлён.

Более того, чего-то в этом духе ждал, наверное, учитывая, как настойчиво нас сводили.

Ну а методы Савельева известны не только узкому кругу: потушить окурок о мою руку ему показалось когда-то смешным. На тот момент отец только начинал мутить схемы, а я был подростком, который очень любил сунуть нос в чужие дела.

С тех пор тот подросток вырос, нарастил броню, поумнел, обзавёлся своими знакомствами и поддержкой, но против Савельева даже с этим запасом идти в открытую почти как с шашкой против танка.

— Что будем делать, Андрей?

Маринка присаживается рядом, опустив сложенные ладони между коленей. Её вид откровенно пугает — не привык видеть настоящей что ли…

— Не знаю, — признаюсь, — с наскока ничего решить не получится, нужен план. А лучше ещё и запасной, чтобы наверняка.

— Уверена, ты что-нибудь придумаешь, — слабо улыбается Савельева. Покусав ноготь, просит: — Расскажи мне о ней?

— О Василисе? — уточняю зачем-то, ведь и так понятно.

— О ней. Ты ведь давно её знаешь?

Давно? Сейчас, оглядываясь назад, кажется, что всю жизнь. Сначала слова подбираются с трудом, а позже не могу остановиться.

Рассказываю, как мелкой Васька меня раздражала, и я таскал жаб и ужей, чтобы её напугать, а она не боялась. Рассказываю, как следил за ней, как рвал ей клубнику, как дрался с другом, потому что тогда мне казалось, что она отбирает у меня Генку.