Мороженое, к моему счастью, закончилось. И я стану себе врагом, если предложу ей ещё.
В кармане греются чупа-чупсы, но и этот вариант… не наш вариант, короче.
— Скоро прилетят. Пойдем или на улице до победного?
— Там прохладнее, но я лучше на солнышке.
— Понял, — веду нас в тень деревьев к лестнице, и устраиваюсь на нижних ступенях.
Ваську усаживаю на колени и утыкаюсь носом ей в волосы. Она вырывается, конечно, только я сильнее. И хитрее.
И соскучился.
Пользуюсь теньком и тем, что мы одни: поворачиваю за подбородок веснушчатое личико к себе и целую.
Целую, как впервые в жизни! Такой кайф! Такой космос?
Гладить этот язычок, хранящий клубничный вкус… вдыхать запах карамели…
Ммм… Остановись, мгновенье, ты прекрасно…
Немного увлекаюсь, кажется. Честное слово, руки сами заползают сбоку под лямки Васькиного сарафана и гладят бархатную кожу. Чувствую, как она становится немного шершавой от мурашек, и усиливаю напор, вторгаясь в рот глубже.
В глазах натуральные искры и только одна-единственная мысль: так бывает?
Вот так, чтобы поцелуи, объятия и тихое, будто бы показавшееся, «Ааандрееей»?..
Глава 20
Сначала редкие, но быстро набирающие силу, капли дождя внезапно обрушиваются на неторопливо гуляющих людей.
Мы сидим в тени, укрытые от любопытных глаз листьями олеандра. Для меня, проводящей девять-десять месяцев в году в условиях северного города, южные растения до сих пор кажутся не просто экзотическими, а почти сказочными.
Из мимо проезжающей машины по вмиг опустевшей улице разлетается новый хит Агутина:
Смеюсь, отчего-то проведя параллель с сегодняшним днём. Смотрю в потемневшие глаза Андрея и вскакиваю с его колен. Он в непонимании успевает схватить мою руку, но я осторожно освобождаюсь и, напевая, начинаю кружиться под дождём.
Промокаю моментально, но не могу остановиться: мне это нужно, чтобы освободить душу от всего напряжения последних дней.
Объяснения Барса про его бывшую девушку не сразу убедили меня поверить. Признаюсь, что я долго плакала, чем здорово порадовала Вику. Но мои слёзы услышала старшая сестра и позвала в сад, чтобы поговорить. Там, под старой яблоней, за столом, который повидал множество торжеств, я выложила всё.
Была бы рядом Сашка, рассказала бы ей, но у подруги очередная чёрная полоса: запой отца. А когда он куролесит, ему на глаза лучше не попадаться.
Танюшка долго молчала, опустив голову. Я уже стала переживать, что она меня отругает, но сестра вдруг порывисто обняла и сказала, что решиться на прощение и на поступок могут только смелые. А трусливые потом солят подушку и жалеют, что когда-то упустили своё счастье.
А ещё долго потом гладила меня по плечам и шептала, что никуда отсюда не отпустит. Думаю, они все догадывались про дядю Петю, отчима… И про его приставания тоже. Только старшие уже не жили с нами и не видели, а Вика предпочитала закрывать дверь и включать погромче музыку, когда мамин новый муж бил меня или прижигал вонючие папиросы о кожу, чтобы я, как он выражался, «поняла, кто в доме хозяин».
К счастью, тонкие стены и бдительные соседи не раз спасали, услышав мои крики… А мама… Мама не поверила ни разу…
Поэтому я почти что сбежала в Орск. Поэтому я так испугалась, когда Барс начал задавать вопросы…
Отчим… он жестокий человек, страшный. А Андрей, он… Он же может захотеть разобраться… Как всегда делал в детстве. Почему-то считал, что обижать меня имеет право только он.
А теперь вот…
— Ты вся намокла, — Барс долго не выдерживает, показываясь из-под укрытия. — Иди сюда.
И я иду.
Тёплые капли, мокрые и счастливые мы, горячие руки Андрея… Что может быть лучше?
До самого входа в аэропорт я думаю только о наших поцелуях, а вот когда вхожу внутрь, сжимаюсь от неприятного ощущения. Компания, распивающая пиво, никуда не ушла. От взглядов этих парней хочется бежать без оглядки. А я еще и мокрая: с волос течет, сарафан облепил тело, как вторая кожа.