— А в селе Вадулуе я сам видел, как тамошний староста выпил больше вола. Староста выпил два ведра, а вол чуть-чуть не дотянул до двух. Вот как старосты пьют! А у нас в Бужоре?
— Что за гвалт? — спросил Бэрдыхан.
Когда ему рассказали о вадулуйском старосте, Бэрдыхан захохотал во все горло:
— Да уж если их сморчок мог так пить, то я и подавно!
— Слово, сорвавшееся с языка, — сказал Митикэ, — это яйцо, упавшее на камень: ни того, ни другого не воротишь!
— Кто проиграет, тот платит! — привычно уточнил корчмарь, прежде всего заботясь о своих интересах.
— С вола попробуй получить! — захохотали кругом.
— Я не согласен! — закричал корчмарь. — Четыре ведра вина! Кто заплатит? Хорошо, если проиграет староста.
— Что? — закричал Бэрдыхан. — Да я двух волов напою пьяными, а сам пойду танцевать!
— Разложи расход на всех, корчмарь, — сказал Митикэ. — Каждому придется по полкопейки, зато мы узнаем, кто крепче стоит на ногах — вол или староста!
Кто-то сбегал во двор к старосте и привел одного из его волов к дверям корчмы.
— Ты выбрал самого большого, — сказал Бэрдыхан, — но я его не боюсь!
— заиграл и запел Митикэ.
Староста поставил свой стул прямо против двери — в двух шагах от вола, лениво пережевывающего свою жвачку.
— Поднеси ему ведро, — кивнул на вола староста, — и мне тоже.
Староста черпал вино кружкой.
Вол сначала не стал пить. Пришлось его морду насильно сунуть в ведро. Он фыркал, гуляки смеялись, Бэрдыхан хохотал. Потом вол хлебнул хмельного, оглядел собравшихся, замычал.
— Не нравится! — сказал Митикэ. — Может, корчмарь развел вино водой больше, чем обычно?
Вол сам опустил голову в ведро и сразу выцедил почти половину.
— Посмотрим, кто упадет первым, — отдуваясь, сказал Бэрдыхан. — Не родился еще такой вол, который сможет со мной тягаться!
— Держите его, а то он начнет буянить! — крикнул Митикэ.
Несколько человек бросились было к Бэрдыхану, но Митикэ остановил их:
— Вола! Вола!
Животное действительно уже выказывало признаки опьянения, глаза у него горели, хвост щелкал, как кнут чабана, голова с кренделями рогов воинственно раскачивалась.
На вола накинули ярмо, веревкой привязали его к дубу. Теперь вол даже наклониться не мог к ведру, пришлось ему его подносить. Вторично наполнили ведро вином.
— Эх, мош Илие посмотрел бы на такое! — сказал Митикэ. — Он бы о Бэрдыхане потом сказки рассказывал. Вот привести бы его сюда… Да власти у старосты мало!
Бэрдыхан услышал эти слова, с трудом повернул голову:
— А вот возьму моша Илие да приведу сюда! Староста я или нет?!
Но после очередной кружки Бэрдыхан забыл обо всем на свете и только мычал, пугая захмелевшего вола.
Вол же вошел во вкус и, когда о нем забывали, требовательно мычал.
Все-таки староста доказал, что животному до него далеко — на дне ведра еще оставалось вино, когда передние ноги вола начали подгибаться, и он бы свалился, если бы не ярмо, привязанное к дубу. Вол был так пьян, что не мог даже мычать.
Митикэ подошел, отвязал веревку, и вол рухнул на землю.
Бэрдыхан продолжал допивать свое ведро. Глаза у старосты осовели, брюхо, казалось, раздулось еще больше, рука с кружкой уже с трудом находила рот.
Наконец в ведре почти не осталось вина.
— Все! — закричали зрители, а громче всех корчмарь. — Вот это староста! Ни у кого такого нет! Аи да Бэрдыхан! Митикэ! Фэникэ! Сыграйте самую лучшую песню в честь победителя!
Победитель, закрыв глаза, сполз со стула и, как лягушка, шлепнулся на порог.
— Гей, музыка! — вновь раздался клич.
Но музыка молчала. Гуляки удивленно поискали глазами братьев и обнаружили их на полу. Фэникэ спал, положив голову на пустой кувшин, а на его груди примостилась голова Митикэ.
— Э-э, да музыканты, кажется, время зря не теряли! — сказал корчмарь. — Ну, да я не в обиде: если бы не они, разве я продал бы сразу четыре ведра вина?
Корчмарь попросил помочь ему оттащить Бэрдыхана с порога, положить его рядом с братьями. Затем, перешагивая через спящего вола, зрители вышли на, улицу и разошлись по хатам.
Корчмарь запер дверь на засов, погасил лампу и пошел, пошатываясь от усталости, к себе в комнату.
Через несколько минут Митикэ поднял голову и осмотрелся. Яркая луна вырвалась сквозь маленькое оконце и освещала голову громогласно храпевшего старосты.
Фэникэ осторожно приподнялся и сел. Луна освещала брата, сидевшего на корточках возле старосты.
Митикэ приложил палец к губам, прислушался, махнул рукой с досады: храп Бэрдыхана заглушал все звуки.
Фэникэ, поднатужившись, перевернул Бэрдыхана лицом вниз. Храп прекратился.
Тогда только стал слышен храп из другой, комнаты — это спал корчмарь.
— Не хватало еще, чтобы вол захрапел, — прошептал Митикэ. — Ну, пойдем!
Он, ловко лавируя в темноте меж столов и скамеек, подошел к выходу, сдвинул засов. Снова прислушался, распахнул дверь. Сразу стало светлее — улица была наполнена призрачным лунным светом. Вол, словно большой серый камень, лежал у порога.
— Вот когда лунатикам хорошо! — громко прошептал Фэникэ.
Митикэ пригрозил ему кулаком:
— Тише!