Веселый мудрец. Юмористические повести

На верблюде длинноносого Абдурахмана Икрам доехал до караван-сарая. Договорившись встретиться с длинноносым на другой день, Икрам, испуская стоны и прихрамывая, скрылся за углом. Тут он оглянулся и, увидев, что за ним никто не следит, вдруг перестал хромать и припустился бежать со всех ног.

Он бежал долго, потому что хижина бедняка Пулата, где жил Насреддин, находилась в другом конце города.

Насреддин разговаривал с друзьями. Увидев Икрама, он удивился:

— Что случилось? Или судья решил вернуться в город?

— Нет, — сказал Икрам, — я решил вернуться, чтобы передать тебе опасный разговор, который я случайно услышал. Наши верблюды встретили возле старого колодца Ак-Рамаз караван с новым судьей. Ох, какой он толстый — в два раза шире Абдуллы!

И погонщик Икрам рассказал и о беседе толстого и тощего, и о длинноносом шпионе Абдурахмане, который будет добиваться дружбы Насреддина, и о многом другом.

Он не забыл сказать и о том, что ему пришлось совершить обман, выдав себя за укушенного змеей.

— Ведь иначе Абдурахман добрался бы до города намного раньше, чем я, — оправдывался Икрам. — Пришлось солгать.

— Богатые люди лгут постоянно. Бедным ложь ни к чему, — сказал Насреддин. — Но ведь иногда приходится биться с врагом его же мечом. В сражении всякое случается. Будем считать твою ложь военной хитростью… Ведь начинается большая битва. Враги роют могилу мне, но хоронить в ней мы будем их!

История третья, повествующая о том, как проходил тайный сговор в доме богача Абдуллы, как думали расправиться с Насреддином заговорщики и на нем они в конце концов порешили

“Если орлы-стервятники собираются в стаю — быть беде”.

Из примет охотников-уйгур

Жадного богатея, бая Абдуллу, в городе никто не любил. Богачи, которые были победнее, завидовали ему. Родственники не могли дождаться, когда бай испустит дух и им достанется наследство. Ну, а среди бедняков не было человека, которому бы Абдулла не учинил в жизни какой-либо гадости.

У Абдуллы было много своих лавок на базаре, ему принадлежали две чайханы; вместе с Нурибеком он владел караван-сараем. Целые дни бродил Абдулла по городу — от одного своего заведения к другому. Тяжело дыша, подобрав полы халата, богач плелся по солнцепеку и бормотал:

— Все хотят меня обмануть, все хотят меня разорить… Хоть бы кто-нибудь пожалел меня, сироту!

Так как баю было больше шестидесяти лет от роду и родители его давно умерли, то он мог со спокойной совестью называть себя сиротою.

«Пожалел бы ты сам себя, — говорили ему, — ведь ты уже старик! Нельзя же тебе жить так, как ты жил в молодости! Время берет свое…»

«Нет! Не свое оно берет! А мое! Мое! Мое! — брызгая слюной, кричал Абдулла. — Время — вор! Оно взяло себе мою силу, мою молодость, мои годы! Все кругом хотят разорить меня, сироту! И те, кто не платит долгов! И те, кто берет в долг! И те, кто не хочет иметь со мною дела!»

И Абдулла спешил дальше, высматривая по дороге, не угостит ли его кто пиалой чая или миской плова.

Скаредностью своей богач досаждал больше всего беднякам. Самым великим удовольствием Абдуллы были нравоучения. Он приходил в какую-нибудь бедную семью — стремясь попасть в то время, когда все сидят за едой, — и, кушая за двоих, начинал поучать гостеприимных хозяев:

«Не поголодать — сытости не понять. Для бедняка и плов — еда. Вот я богат, а вы бедны. Почему аллах сделал так? Потому что я всю жизнь работаю на себя и на аллаха, а вы работаете на кого-нибудь и забываете о боге. Если аллаху будет угодно и если я этого захочу, мои лавки не будут больше вам отпускать товаров в долг. И вы все умрете с голоду… Дайте-ка мне еще плова… Вот как… Но пока вы меня и аллаха уважаете, живите… Вот ты, Мукум, — портной. Почему ты нищ и плов твой не плавает в жире? Ведь если бы ты думал об аллахе, то выкраивал бы из каждого куска материи что-нибудь и для него. Потом мулла помолился бы пророку и испросил бы у аллаха благословения на дележ оставшихся кусков. Часть аллаху, то есть мулле, часть тебе. Помни, Мукум, я бесплатно даю тебе великий совет: если ты не будешь заботиться о себе, то аллах не будет о тебе заботиться. Подумай об этом, а пока положи-ка мне еще плова…»

«О премудрый Абдулла! — отвечал портной, с грустью смотря на добытый с превеликим трудом ужин, который так быстро исчезал в ненасытном брюхе богача. — Однажды я оставил себе кусок сукна. И после этого мне каждую ночь снилось, что изо рта моего выросло Дерево, а на его ветвях висит украденная мною материя. Я отнес это проклятое сукно…»

«Мулле? — ревниво опросил Абдулла. — Чтоб он помолился за тебя? Весь кусок? Зря, хватило бы ему и половины…»

«Нет, я отдал все заказчику», — продолжал Мукум.

«Ты умрешь бедняком, и дети твои тоже будут нищими», — вытирая жирные руки о халат, усмехнулся сытый Абдулла.