Веселый Роджер

Вера резко замолкает, я тут же освобождаю ее. Она отходит, опускается на корточки, прислонившись спиной к стене, закрывает лицо руками и тихонько плачет. Былая, несвойственная ей решимость испаряется без следа. Кажется, в этой драке победил я, противница полностью повержена. Но ликовать отчего-то не тянет.

Осознание того, что я полный идиот, уже пришло, но все еще, скорее из упрямства, продолжаю стоять на своем. Смотрю на нее во все глаза. А ведь ей плохо. Кожей ощущаю исходящее от Веры отчаяние, как тогда, в баре. Хмурюсь, стараясь мыслить хладнокровно, будто меня не касается.

Кустов опять тебя трахнул без презерватива, что ли? Пришла переживать следующие волнительные полгода?

Просто уже трясет от одной мысли, что она с ним… он с ней… да еще и без барьера. А я… За руку держал? Пальцами трогал?

На хрена она опять приперлась?!

Хватит, где-то у меня должна быть гордость. Надо заканчивать этот цирк, разрывать наш гребаный треугольник.

Но ее беда, как и обычно, трогает не меньше, чем моя собственная. Ее горе царапает тупым ножом по физическим шрамам. А слезы выворачивают проклятую Чердаком душу наизнанку. Даже после того, что случилось, предложите мне сдохнуть, чтобы Вера перестала страдать и оказалась здоровой, – сдохну сейчас же.

Подхожу, присаживаюсь рядом.

Не мужик, а тряпка. Презираю себя, но понимаю, что помогу снова. Не так, как в прошлый раз, конечно, но добивать не стану. Шепчу:

– Девочка моя… – Как-то сипло выходит. – Ты скажи, что мне сделать. Я сделаю. Хоть что. Только не плачь так сильно.

– Как ты мог меня бросить, Вик? – спрашивает Вера, часто, тяжело дыша. – Ты ведь говорил сто раз, что ни капельки не любишь, ну почему тогда так хорошо относился?

Она не кричит, не пищит, не ноет. Рассуждает практически спокойно, но от ее ровного тона внутри все переворачивается. Она топит меня пустотой в глазах, монотонностью речи. Вы представляете себе море после шторма? Эту лживую тишину, обманчивую умиротворенность, когда на волнах качаются обломки и трупы? Остатки чувств, надежды и веры…

– Зачем эта татуировка? – тычет Вера в мою шею. – В чем был смысл?! – Она поднимает на меня выпученные глаза, повышает голос. – Ты ведь заставил меня поверить тебе.

– Вер…

Я тянусь к ее лицу, но она резко отталкивает, вскакивает на ноги, отбегает на середину комнаты. Встаю следом.

– Не трогай меня! – а теперь уже Вера кричит. Кажется, шторм продолжается. – Просто посмотри, – голос звучит гнусаво, потому что она плачет, – это на твоей совести! Вся ваша семейка чокнутая! Вы все сговорились, чтобы подложить меня под него, да? Лишить меня будущего в угоду ему! И ты тоже! – Она тычет в меня пальцем.

– Конечно же, нет.

– Как нет?! Ты меня к нему отвез! Отдал из рук в руки и уехал! Да как ты посмел так предать меня после всего, что было?! Иди ты к черту со своей нерешительностью! Ты просто подонок, такой же, как твой Артём.

– Я ждал тебя целый час, – говорю с нажимом. Скрещиваю руки на груди.

– Он не пускал меня!

– Ты не позвонила.

– Телефон в машине остался. В твоей! Вик, он порвал на мне трусы! – Вера суматошно задирает длинное платье, показывая, что без белья. – Ты вообще в курсе, что у твоего брата аллергия на привычные способы лечения? Он отказывается использовать экспериментальные препараты и вообще слушать что-либо. А когда я решила пойти за тобой, он напал! Держал меня силой. Я вырывалась, билась, а ты не помог!

На мгновение кажется, что я ослышался, но вид горячо любимой женщины, сейчас бьющейся в истерике, служит доказательством, что понял правильно. Это не она не выходила, это он ее не пускал. Картинка вдруг складывается, становится до боли ясной, и я понимаю, что Кустов – покойник.

– Ты просто уехал! О нет, не просто. Ты еще и вещи занес. Я споткнулась о сумку, когда убегала, и разодрала колено!

Вера показывает на него, словно я мог не заметить. Наверное, то, что я чувствую сейчас – это ужас. У него много оттенков, оказывается. Есть ужас за себя самого, а есть – за любимого человека. И я не могу сказать, какой из них сильнее. А ведь об этом ощущении я знаю все, вы в курсе. А еще я точно знаю, что Кустову не понадобится экспериментальное лечение.

Она со мной не может справиться, когда балуемся, а он-то и вовсе – скала. Сука, убью. С недавнего времени, после разговоров с Анатолием Петровичем, под сиденьем «Кашкая» на всякий случай лежит бита. Новенькая. Вот теперь и пригодится.

– Вера, ты подожди, пожалуйста, здесь. Закройся и никому не открывай. Я скоро вернусь, – медленно и спокойно говорю Вере, поворачиваюсь к двери. Останавливает только то, что без штанов. Надо хотя бы натянуть джинсы.

Но во время короткой заминки она снова кричит:

– Конечно, давай! – Подходит и бьет меня по груди. – Давай, поспеши! Деритесь! Набей ему морду, а он пусть тебе, да посильнее. Кого вы там не поделили в школе? Бабу какую-то? Все разобраться не можете! Валяй, беги, выясняй с ним отношения. Может, вам обоим наконец полегчает. Вы ж только этого и ждали все эти годы, да? Повода поубивать друг друга.