Веселый Роджер

Будто мы опять обсуждаем ее потрясающие салаты и бутерброды с руколой, которой сегодня я съел столько, что впору почувствовать себя травоядным животным. Вера как будто не стесняется говорить со мной на эту тему, не чувствует вину за то, что я урод, а она – нет. Обычно все, кто знает о моих шрамах, ведут себя именно так. И я великодушно прощаю им то, что они красивы. Больше этой темы мы не касаемся никогда.

А Вера хочет услышать ответ. Да что с ней не так-то? Веди себя, как и все, Вера. Ты не понимаешь, что ставишь меня в неловкое положение? Где твоя гребаная тактичность?

Отрицательно качаю головой.

– Тебя можно понять, – грустно говорит она, бросает беглый взгляд на мой живот и отворачивается к морю.

В этот момент внутри что-то обрывается. Зачем я позвал ее сюда и веду себя так, словно она ничего не видела? На что надеюсь? Вера знает, прекрасно помнит, какой я на самом деле. Смотрит на меня и видит урода, от которого тошнит. Которого хочется обнять и плакать, но никак не подпускать к своему телу. Кретин. Прикрываю глаза, чувствуя, как земля уходит из-под ног. На одну лишь секунду позволяю чувствам взять верх, затем беру себя в руки. Это я делать умею, часто тренируюсь. Профи.

Вера смотрит вдаль, я – на ее профиль. Я знаю, что ее левая грудь чуть больше правой, и эта асимметрия сводит с ума. Еще я знаю, что, если вести языком по ее соску снизу вверх, она перестает дышать, замирает, а пальцы так напрягаются, что становятся скрюченными, как веточки у дерева. Если бы я был нормальным мужиком, она бы, вероятно, сжимала, царапала мои лопатки, делясь эмоциями. Но это невозможно, потому что лопатки были обожжены огнем и теперь покрыты уродливыми шрамами. И каждое к ним прикосновение балансирует на грани между Фоновой и Прорывной. Вы помните о моих подружках? Не стоит и мне забывать, что они никогда не уступят меня другой женщине.

– Знаешь, – говорит Вера бархатным, мелодичным голосом, – когда смотришь на море, слушаешь, как оно шумит, чувствуешь, как лижет пальцы, а на языке одновременно будто соль и свежесть от влажного воздуха, хочется пообещать, что обязательно вернешься к нему. Давай, что бы ни случилось, пообещаем, что вернемся сюда еще раз, в сезон, и искупаемся. Ночью. Голыми. И никто не увидит твои шрамы и мою задницу. Поверь, я стесняюсь ходить перед другими без одежды не меньше, чем ты – показывать свои шрамы.

Сердце колотится, как сумасшедшее. Кожа горит, но не как во время приступа.

– Почему? – спрашиваю. – Ты красивая.

Вера поворачивается и смотрит на меня.

– А, по-твоему, все красивое нужно выставлять напоказ?

Я смотрю на нее в упор, руки зачем-то сами находят ее ладони и стискивают их.

– Нет, я так не думаю.

– Почему сейчас не модно раздеваться только перед одним мужчиной? И, если есть что показать, нужно обязательно показать? Вы, типа творческие люди, растлеваете молодежь.

– Ой, да ладно, – усмехаюсь. – В вашей природе хвастаться и демонстрировать красоту. Я всего лишь отражаю ее.

– Вообще-то я была полненькой в школе, а потом на одной из девчачьих посиделок узнала, что единственная среди подружек в десятом классе нецелованная, хотя многие уже вовсю спали с мальчиками. Посмотрела на себя в зеркало и поняла почему. – Вера комично надувает щеки. – Села на диету, которая через полгода привела к анорексии, и я успешно похудела до тридцати восьми килограммов.

– Да ладно.

– И только ближе к концу колледжа нашла идеальный баланс между соотношением жира, мышц и костей. Меня спасли спортзал и правильное питание.

– Серьезно? Ты блевала после каждого обеда? – расплываюсь я в улыбке, но Вера смотрит строго, и веселиться вмиг перестает хотеться.

– Только об этом практически никто не знает. В Москве так ты первый, кому я решилась признаться. Я подумала, тебе будет легче, если я сравняю счет по страшным секретам. Один – один, Белов?

– Требую фотографий. Не верю.

– Я покажу тебе.

Наши пальцы переплетаются, лица так близко, что я чувствую ее дыхание. Вера жмется ко мне, как будто ее не отталкивают шрамы, а я понимаю, что еще немного, и упрусь кое-чем ниже пояса ей в живот. Интересно, как она это воспримет? Лишь бы не забыла про правила, не коснулась меня. Пляж бесконечный, пустынный, прятаться негде. Придется нырять прямо в море.

– Вик, я замерзла, – говорит Вера.

Я одалживаю ей свою толстовку, и мы идем в сторону машины отца, держась за руки. Может, и не зря София выпихнула нас подышать морским воздухом на ночь глядя.

– А ты когда-нибудь кому-нибудь показывал шрамы? Кроме врачей и мамы? – спрашивает Вера уже в машине, все еще кутаясь в мою одежду.

Я включаю печку.

– Показывал, – говорю, выруливая на дорогу в сторону дома. Ищу в плеере что-нибудь мелодичное из «Нежити», хорошо, что захватил флешку с собой.

– И как все прошло?

– Это был первый и последний раз, – усмехаюсь я и подмигиваю Вере. Останавливаюсь на Knife Called Lust.