А я стоял и смотрел на него. Смотрел, как он уходит. Потом и я пошел. Но только в другую сторону. На ходу я машинально срывал первые побеги с веток и растирал их в ладонях. Я не знал, что мне делать. Я чувствовал, что не должен таить то, что знаю только один я, не должен молчать, а если скажу, то что будет с Анной Ивановной? А если с ней что-нибудь случится? Инка! Если я не скажу, то смогу ли я встречаться с ней, как прежде, просто, открыто, честно? И как и что я буду говорить ей? О чем я буду говорить?
Я не знал, что мне делать. Я шел и растирал в ладонях первые побеги. Одно я знал точно, наверняка, — что жизнь, во всяком случае двум людям, испорчена. И за что, почему, ради чего вот так, походя испорчена жизнь? Почему?
Надо было что-то делать. Но что?
Веселыми и светлыми глазами
1
Мне еще накануне выдали пропуск и объяснили, как отыскать лабораторию, в которой я буду работать. Я старался запомнить все подробности, но все-таки утром долго бродил по коридорам института, прежде чем на втором этаже увидел дверь с нужной мне надписью.
У двери суетилось несколько человек. Как выяснилось, накануне вечером, уходя с работы, кто-то захлопнул ее, оставив ключ внутри. И теперь сотрудники пытались ее отворить, тыкали железками в замочную скважину.
Несколько в стороне стоял начальник лаборатории. Я сразу догадался, что это именно он. Потому что стоял спокойно, заложив за спину руки, и что-то изредка раздраженно бубнил глухим баском.
Позднее я приметил, что и подчиненные ведут себя по-разному. Некоторые очень стараются, другие — поменьше, третьи — чуть двигаются: наверное, тоже все в соответствии с должностной лестницей.
Но вот кто-то вспомнил, что вчера будто бы оставили открытой форточку и можно попытаться залезть через окно. Все повалили во двор. Форточка и в самом деле оказалась открытой. Через некоторое время притащили лестницу, приставили ее к подоконнику.
— Ну, полезайте! — кто-то крикнул бойко. Энтузиастов не нашлось. Стояли, дискутировали.
— Высоко все-таки.
— Не так уж и высоко.
— Лестница надежная. Слона выдержит.
Лестница и в самом деле была прочной. Однако никто не лез.
И тогда я предложил:
— Давайте, я!
Все повернулись ко мне и некоторое время молча с любопытством рассматривали.
— А ты сможешь?
— Конечно.
— Ну что ж, попробуй.
И я полез. А они смотрели, как я лезу. Как будто я работал под куполом цирка, выполнял там замысловатые номера. И как только я стал на подоконник и просунул руку в форточку, торопливо побежали в здание. Я влез в окно, открыл дверь, и они весело и шумно ввалились в комнату.
Тогда я подошел к столу начальника и, смущенно улыбнувшись, остановился напротив.
— Спасибо, — сказал начальник.
— Я ваш новый сотрудник.
— Как?
— Я по распределению после техникума. Вам вчера из отдела кадров звонили.
— Ах, да! — воскликнул начальник. — Да, да, как же! Помню, помню. Садитесь…
И я сел на один из стульев.
Я подумал, что он сейчас начнет задавать мне вопросы, какое отделение окончил, какие изучали предметы, и приготовился. Обычно везде, где я проходил производственную практику, спрашивали именно это.
Может быть, так бы все и произошло, но в это время в комнату, гулко хлопнув дверью, вошла высокая тощая девица. Она курила, держа в зубах длинную, сантиметров в десять, папиросу. Проследовала через комнату, не взглянув на меня, стала между мной и начальником, опершись о стол, мне даже показалось, что она собирается сесть на край стола, и крикнула возмущенно:
— Иван Васильевич, что это такое? Что это значит?
Нет, она не крикнула, она просто сказала возмущенно, но голос у нее был таким зычным, какой бывает у громкоговорителей на пригородных платформах.
— А что, Веруня? В чем дело? — мягко спросил начальник и указал на стул. — Садитесь.
— Как что? — рыкнула она, не реагируя на предложение. — Как что? Я случайно узнала в отделе кадров, что к нам приходит на работу новый техник, вы знаете, он мне нужен позарез, и еще спрашиваете что?
— Техник всем нужен. Тебе же известно, какая это у нас дефицитная единица.
— Конечно, я не первый год живу! И когда кончатся эти безобразия?!
— Кстати, ты напрасно шумишь, он будет работать в вашей группе, с Инной Николаевной. Это уже решено.
— Прекрасно! — она фыркнула струей дыма, будто маневровый паровоз. — Это прекрасно! Не пошумишь, разве что-нибудь получишь! Закон природы!
— Кстати, вот и он сам, — указал на меня начальник. — Познакомьтесь, пожалуйста.
Веруня повернулась ко мне, скептически осмотрела.
— Давай лапу! Вера Дралина! — И как клещами даванула мою руку. — Это ты лез в окно? Ну, молодец!
— Так на чем мы остановились? — спросил меня Иван Васильевич. Он хотел еще что-то сказать, но зазвонил телефон. Иван Васильевич снял трубку, зачем-то заглянул в то отверстие, откуда обычно раздается звук, а в другое сказал тоскливо:
— Слушаю. — Трубка побулькала что-то, а Иван Васильевич закричал: — Знаю я вас, знаю! Нет уж, извините! Лучше я сам приду, на месте всё и решим. Я сейчас приду. Да, да, сейчас, немедленно!
Он положил трубку и сказал мне:
— Придется подождать. Посидите, пожалуйста.