Весенная пора

— Не понял ты, видно, да? Я-то ведь скоро уже того… сверкнула искорка и погасла. Болтал я всякое и думал в жизни о многом, а о том, чтобы след после себя оставить, так и не догадался… Страшно ведь: был человек — и нет его. Хотел я просить тебя: вот когда начнешь после рассказывать людям… или там писать вздумаешь, если образование получишь… так ты только скажи: «А то еще был там и Федор Ковшов, сын Оконона…» Чтобы люди знали, что жил, значит, еще и такой человек… Пока живешь — веселишься, радуешься, печалишься, ругаешься. А потом хлоп — и нет тебя!.. Страшно ведь. Видно, приметы какие-нибудь должны оставаться от того, что жил человек когда-то на свете…

Неиссякаемая его привязанность к жизни глубоко взволновала Никиту. Он обнял старика и горячо шепнул:

— Хорошо! Обязательно! Обо всем расскажу…

И тут же заснул крепким сном.

ДРУЗЬЯ

Никита пришел на первое общее собрание студентов педтехникума, где должны были рассматриваться заявления о стипендиях. Студенты рядами ходили по широкому коридору второго этажа и громко пели:

Под частым разрывом гремучих
гранат
Отряд коммунаров сражался,
Под натиском белых наемных солдат
В расправу жестоку попался!..

Никита долго стоял у лестницы, вслушиваясь в знакомые слова песни о гордо погибающих коммунарах.

— Ляглярин!

Никита оглянулся. Перед ним стоял низенький краснолицый Вася Сыгаев.

— Как ты сюда попал? — насмешливо оглядывая Никиту с ног до головы маленькими серыми глазками, удивленно спросил Сыгаев. — Учиться, что ли, приехал?

Они постояли, вглядываясь друг в друга, словно не веря своим глазам.

Думаю учиться, если дадут стипендию.

— Дадут, конечно! — воскликнул Вася. Он усмехнулся, подмигнул и добавил: — А не дадут, так сами возьмем! Мы, нагылские, народ отчаянный, друг за друга горой! Вот увидишь… Давай походим.

— Нет, я постою.

— Петя, а Петя! — крикнул Вася кому-то и примкнул к ребятам.

И вот он уже идет в одном ряду с Петей Судовым, двумя незнакомыми Никите парнями и какой-то девушкой. Все они были хорошо одеты. Поравнявшись с Никитой, Вася толкнул Петю локтем и кивком головы показал на него.

В это время зазвонил колокольчик. Они оба подскочили к Никите и, подхватив его под руки, увлекли на собрание. Там Петя и Вася усадили своего земляка между собой.

Председательствовал на собрании широкогрудый и медлительный молодой человек в простых торбасах и сатиновой косоворотке, перетянутой широким ремнем. Председатель, которого, как потом узнал Никита, звали Павлом Тарасовым, не спеша читал одно заявление аз другим, спрашивая каждого претендента на стипендию, хочет ли он что-нибудь добавить к своему заявлению. Гротом он ставил вопрос на голосование, подсчитывал голоса и объявлял результат. Его решительное с бронзовым отливом лицо было напряженно, а светлые брови все время хмурились.

Каждый раз, когда Тарасов брал новое заявление, у Никиты больно сжималось сердце. Он боялся, что до него не дойдет очередь, как уже объявят, что больше стипендий нет.

Беспокойство его все росло и росло. «А есть ли там мое заявление, — думал он, — может, его просто потеряли?»

Люди выходили в коридор покурить, заходили обратно, а Никите казалось, что стоит ему только выйти за дверь, как назовут его фамилию. А раз его не будет, то ему наверняка откажут. Поэтому он готов был сидеть хоть до утра, но перестал прислушиваться к выступлениям и не интересовался результатами голосования. Он был целиком поглощен своими мыслями и тихонько бормотал слова, которые хотел сказать, когда придет его очередь.

— Судов Петр! — объявил председатель.

Услышав знакомую фамилию, Никита насторожился.

— Студент второго курса, — продолжал Тарасов. — Сын учителя. Середняк. Круглый сирота.

Никита опешил от изумления. «Вот так ловко! — подумал он. — Как будто все правильно, а все-таки не так. И сын учителя, и сирота… Но каков был этот отец-учитель — Михаил Михайлович Судов! И каков сам сын — круглый сирота!»

— Давай мне! — неожиданно не только для собрания, но и для самого себя закричал Никита и вскочил с протянутой к председателю рукой.

Зал содрогнулся от хохота.

— А что давать-то? — крикнул кто-то.

— Человек просит стипендию! — громко и весело объявил Сыгаев, вызвав новый взрыв хохота, и потянул Никиту за рукав. — Садись, садись, Никита!

Никита сел, растерянно оглядываясь, очень смущенный и обиженный.

Судов низко опустил голову и еле слышным голосом отказался от дополнительного слова.

— Степан Булочкин хочет сказать, — объявил председатель.

На сцену вышел высокий худой паренек. Он засунул руки в карманы старых галифе, широко расставил длинные ноги, но тут же выдернул правую руку и, размахивая ею перед собой, заговорил страстно и сердито, но в пользу Судова.

Из зала послышались недовольные выкрики. Булочкин остановился и протянул к собранию костлявую руку.