Весенная пора

Каждый день прибывали новички из дальних улусов. Они так стайками и ходили. Спать ложились поближе друг к другу и за едой усаживались рядышком. По внешнему виду, по характеру, по выговору, по одежде все эти группы весьма отличались одна от другой.

Олекминские хлеборобы были низкорослы, коренасты и круглолицы. Они славились особыми, олекминскими приемами борьбы, которые заключаются в том, что нужно крепко схватить противника за ремень и, откинувшись назад, легко поднять его да так перебросить через свое левое плечо, чтобы тот спасибо сказал, если шея у него останется цела.

Люди из вилюйских улусов были высоки, стройны и худощавы. Их лица украшал гордый с горбинкой нос. Взявшись за руки, они плавно двигались по кругу, сопровождая свой танец песней в честь прекрасной весны.

Третью группу составляли пришельцы чуть ли не из десяти улусов бескрайного севера. Все это были немногословные и прямодушные охотники и рыболовы.

Далее шли группы помельче из центральных улусов: рассудительный и медлительный скотоводческий народ, ловкие наездники, косари и лесорубы, которые выглядели здесь удрученными тем, что оказались без топора или косы в руках.

Между отдельными группами новичков то и дело возникали споры по самым пустяковым поводам. Кто-то посмеялся над чьим-то непривычным его слуху местным выговором или кто-то перед кем-то не посторонился, а то и просто толкнул невзначай… В таких случаях старшие товарищи стыдили своих земляков, объясняя им, что все советские люди живут одной дружной семьей и враждуют только с буржуями. И новички, смущенно улыбаясь, топтались на месте.

Кипела неугомонная деятельность комсомольской ячейки. Избирались различные ученические организации. Выходила стенная газета. Работали всевозможные кружки.

Двухэтажный деревянный неказистый домик. Старейшее советское учебное заведение Якутии — педтехникум. Радостное и шумное гнездышко, где росли, духовно оформлялись и по-настоящему приобщались к русской культуре молодые якуты и якутки. Сколько прекрасных людей, тружеников народного просвещения, вышло из этих стен!

Уже два десятка лет прошло с тех пор, как ты окончил высшую школу, испытал в жизни много счастья и радости, не мало, может, и горя, и трудностей. Уже заморозки прожитых годов легли на твои виски, уже сын твой, крепкий юноша, кончает среднюю школу… А память о первом уроке в педтехникуме и о твоих однокашниках, таких же неуклюжих сельских пареньках, каким был и ты сам, свежа до сегодняшнего дня «Ваня!.. Лида!.. Люба!.. Коля!..» — кричишь ты, налетая на улице на седеющих людей — кандидатов наук, доцентов, писателей… Это потому, что школа, откуда ты вышел на широкую дорогу служения народу, не забывается никогда…

И вот настал незабываемый день первого урока.

Студенты наскоро позавтракали. Одним из последних поднялся из-за невиданно длинного и широкого стола неторопливый Павел Тарасов. Проходя по коридору, он громко запел: «Вперед, заре навстречу!..» Ваня Шаров и Степа Булочкин взяли Никиту под руки и повели его на первый урок.

В классе поднялась веселая суета, ребята рассаживались. Шаров и Булочкин тянули Никиту в разные стороны, но он сел рядом со своим боевым товарищем.

Одновременно с раздавшимся в коридоре заливистым звонком в класс вошел директор техникума Александр Петрович с длинной палкой-указкой в руке. Все вскочили с мест, лишь Никита в недоумении повертел головой, но когда Шаров потянул его за рукав, он тоже встал.

Дежурный по классу Булочкин торжественно отрапортовал, что на занятиях присутствуют все двадцать пять слушателей второго подготовительного курса, что опоздавших «н-нет», отсутствующих «н-нет».

Александр Петрович улыбнулся в свои пушистые седые усы, — его, видно, развеселили парадно вытянувшаяся и без того длинная фигура Булочкина и его торжественный голос.

— Прекрасно! Замечательно! — сказал он. — Садитесь!

И начался урок.

Слегка касаясь палкой-указкой растянутой перед ним карты Советского Союза, Александр Петрович начал проникновенно читать:

Чертеж земли московской: наше царство,
Из края в край. Вот видишь: тут Москва,
Тут Новгород, тут Астрахань. Вот море,
Вот пермские дремучие леса.
А вот Сибирь.
— А это что такое
Узором здесь виется?
— Это Волга.
— Как хорошо! вот сладкий плод ученья!
Как с облаков, ты можешь обозреть
Все царство вдруг: границы, грады, реки.
Учись, мой сын: наука сокращает
Нам опыты быстротекущей жизни…

— Откуда это? — вдруг спросил Александр Петрович.

Очень знакомым показались Никите эти строки, но он точно не помнил, откуда они, да если бы и помнил, все равно не стал бы отвечать первым. Он опустил глаза, боясь, как бы учитель не назвал его.

— Из «Бориса Годунова» — тихо, но уверенно произнес Ваня Шаров.