Она вытерла слезы, сложила листок и положила в конверт. Пруденс знала, что письмо вышло скомканным и никак не могло претендовать на образец хорошей прозы, но постаралась рассказать Эндрю о своих чувствах, не открещиваясь от решения вмешаться в его распределение. Потому что она не собиралась извиняться за то, что переживает за его безопасность.
Ровена беспокойно бродила по залам Саммерсета и жалела, что позволила Себастьяну и мистеру Дирксу уговорить себя сделать небольшой перерыв. Оба утверждали, что она перетруждает себя работой, подкрепляя уговоры доводом, что не стоит ждать ничего хорошего от измотанного пилота за штурвалом ценного аппарата. И вот она снова сидит дома без дела и не знает, чем себя занять. Как ни странно, несмотря на недавно обретенное счастье, безделье только укрепило ее уверенность, что в жизни по-прежнему чего-то не хватает. С несвойственной ей интуицией Ровена твердо знала, что речь идет не о мужчине. Она скучает по Пруденс. Но стоило ей задуматься о способах исправить положение, как сердце тут же сжималось при мысли о неудаче. У Пруденс есть все основания не искать с ней примирения.
Поэтому Ровена и блуждала по залам в поисках, чем бы занять руки и голову.
Тетя Шарлотта попыталась увлечь ее идеей визитов к соседям, но не стала настаивать, когда племянница отказалась. Видимо, графиня понимала, что после помолвки и новой работы Ровену уже не заманишь в сети светских обязанностей.
Даже кузина Элейн потихоньку бунтовала против авторитета матери: ей удалось отвертеться от визитов под предлогом болезни. Тетя Шарлотта поджала губы, будто откусила на редкость кислый лимон, но не стала принуждать дочь. Судя по всему, даже незыблемый саммерсетский уклад не устоял перед переменами, что творила с Британией война.
Сзади подошла Элейн и взяла Ровену под руку:
– Помнишь, как мы веселились на прошлое Рождество? А петарды?
Ровена улыбнулась. Она вспомнила, как члены Каверзного комитета незаметно рассыпались по бальному залу и подожгли несколько дюжин петард, одновременно со свечами на огромной елке. Какой тогда поднялся переполох среди гостей!
– Хотела бы я знать, где все наши друзья, – со вздохом сказала Ровена.
Кузина тоже вздохнула:
– Я знаю, что Кит, Себастьян и Колин в безопасности. Как раз вчера получила письмо от Колина. Он написал, что братья Харрисы погибли под Ипром. Ты их почти не знала, они ходили с Колином в школу и несколько раз приезжали в Саммерсет на охоту. Брат потрясен их гибелью. Наверное, нельзя привыкнуть к внезапной потере друзей, даже когда тебя постоянно окружает смерть… – Элейн замолчала и потрясла головой, словно пытаясь избавиться от мрачных образов. – Про Эдварда тебе, конечно, известно. Виктория писала, что его вот-вот отправят обратно во Францию.
– Сегодня Виктория должна прибыть в Кале. Она пока не знает, где именно будет размещен ее отряд. Где-то близко от фронта. – Помолчав, Ровена спросила: – Ты точно не хочешь проехаться со мной?
– Нет, спасибо, – покачала головой Элейн. – Я не настолько люблю верховую езду, чтобы отправляться на прогулку в ноябре. До весны я в седло не сяду.
Вчера Ровена отправила Кристобель записку и теперь надеялась, что девочка сможет выбраться из дома. Когда еще доведется вернуться в Саммерсет, Ровена не знала и хотела встретиться с девочкой, порасспросить, как у нее дела, а заодно, возможно, как дела у Джона. Она часто думала об их нечаянной встрече в Гастингсе и по-прежнему не могла разобраться в своих чувствах.
Они с Себастьяном провели чудесный день в Брайтоне, осматривая достопримечательности. Посетили аквариум, побывали в заброшенном парке аттракционов, ели на улице жареную рыбу с картофелем, как беспризорники. Себастьян не вспоминал об их недавнем разговоре, решив вместо этого показать, какой может стать их совместная жизнь.
Ровена была безмерно признательна Себастьяну за то, что он уважает ее свободу, хотя в любой момент Ровена могла унизить его гордость или даже разбить ему сердце. Она не отрицала своей привязанности к жениху, но ее чувства к нему все еще не могли сравниться с той страстной любовью, которую она питала к Джону, пусть та в итоге и обернулась жестокой, опустошающей болью.