Весеннее равноденствие

Лешка вздохнул и поднял на зама по науке откровенные и правдивые глаза, еще сохраняющие следы наивной мальчишеской синевы. Этот прием всегда помогал Утехину в разговорах с девушками и начальством.

Сейчас он не помог. Зиновий Ильич был достаточно умудрен жизнью, чтобы поддаться на дешевые приемы младших научных сотрудников. Лаштин в упор, бесстрастно и холодно, разглядывал Утехина, лепечущего свои формулировки. Глаза зама, круглые и выпуклые, походили на линзы бинокулярного микроскопа. И под этим взглядом Лешка чувствовал себя так же тревожно, как, наверное, чувствует охваченная инстинктом самосохранения букашка, попавшая на предметное стекло.

Дробь тамтама затихла. Зиновий Ильич откинулся на спинку кресла и неторопливо поправил узел галстука. Он молчал, разглядывал Лешку и решал очень важный вопрос: сидит ли перед ним карась-идеалист, случайно попавший в научный пруд, или подрастающий щуренок, увертливо прячущийся в зеленую травку, пока не подросли зубы?

Затем он встал за столом и сказал, что понимает и ценит научную целеустремленность Алексея Федоровича Утехина. Он не скрыл своего огорчения в связи с отказом принять столь лестное предложение, которое было продиктовано лишь безукоризненной характеристикой младшего научного сотрудника и его исключительными способностями к исследовательской работе, его особой склонностью к теоретическим вопросам. Но коль скоро такое предложение противоречит его научным планам, Лаштин, безусловно, при всем огорчении не будет настаивать.

Опустив глаза, Лешка слушал слова зама по науке, округлые, словно бублики, которые, как известно, внутри имеют дырку. Он понимал, что цена этих вежливых слов точь-в-точь такая же, как и тех наивных взглядов, которыми Лешка одаривал многоопытного зама по науке.

Лаштин замолчал, посмотрев в окно, и протянул руку младшему научному сотруднику, отказавшемуся стать главным специалистом. Утехин пожал руку начальника и направился к двери. На затылке он ощутил взгляд бинокулярных глаз Зиновия Ильича.

За дверью Лешка с облегчением вздохнул, ощутив, что теперь он свободен от отягчающего его душу обязательства хранить в тайне разговор с замом по науке.

Он отправился к шефу и там под неравномерный гул летящих в мусоропроводе жизненных отходов рассказал о превратностях трех последних дней. Информировал Жебелева он только о фактах. О собственных эмоциях, сомнениях и о поездке на строительный участок Лешка умолчал, так как это лежало за рамками служебных отношений.

— Я сегодня отказался перейти в сектор теоретических проблем, — закончил он рассказ.

Жебелев ухватил себя за мочку уха, потрепал ее и усмехнулся. В тон скромному рассказу младшего научного сотрудника он заявил, что подобная потрясающая преданность Утехина сектору экономической эффективности заслуженно будет отмечена в писаной истории института, которую наверняка сочинят на общественных началах к какой-нибудь выдающейся дате, и добавил, что он, Жебелев, восхищен смелостью Утехина, оставшегося самим собой при разговоре с высоким начальством.

Лешка, обиженный иронией Николая Павловича, поджал губы и отвернулся от стола.

Жебелев поглядел на Утехина веселыми глазами и сказал:

— Конечно, я, как руководитель сектора, огорчен тем, что воспитанный в здоровой обстановке двенадцатой комнаты молодой сотрудник бездарно и неосмотрительно отказывается от блестящей научной карьеры ради туманных химер.

— Каких химер? — не понял Лешка.

— Диссертационных, — уточнил Жебелев и перестал улыбаться. — Не думайте, товарищ Утехин, что кандидатская диссертация окажется лаковым лимузином, который отвезет в научный рай. Дорога туда весьма ухабиста, и по собственному опыту могу сказать, что никакие рессоры не спасут от тряски… Не надо обольщаться надеждами на какую-то диссертацию.

— Почему «какую-то»? Мою собственную.

— Тем более на собственную, — жестко продолжил Жебелев. — Теперь твоя диссертация словно комета. Начало видно, хвост же в космической неизвестности.

Утехин растерянно поморгал, не понимая, куда шеф клонит разговор. Своей манерой говорить загадками Жебелев частенько сбивал Утехина с толку.

— Ладно, не буду морочить тебе голову, Леша, — сказал Николай Павлович, заметив смятение на лице младшего научного сотрудника. — Столь лестному предложению Лаштина ты обязан вот этой скромной папке. Если эту штуковину, Леша, сравнить с торпедой, нацеленной на дредноут, — рука Жебелева легла на черный дерматин, — то тротилом торпеду начинил младший научный сотрудник Утехин.

Лешка беспокойно ворохнулся на стуле. По натуре он был миролюбивым человеком, не готовил торпед, тротила и вообще не желал касаться никаких взрывчатых веществ.