Весенней гулкой ранью...

Через метель - огонек у окна.

В первых двух отрывках луна только названа, в двух других она

сопровождается эпитетами. Чем же это обусловлено?

В начале стихотворения "Листья падают, листья падают..." - переживание

поэта, связанное с его думами о неудачно сложившейся жизни. С его

настроением гармонирует грустная картина осенней природы. Погруженный в

нерадостные мысли, он смотрит на луну безразлично. Здесь важен не объект, а

сам процесс созерцания, и это подчеркнуто двукратным глаголом "смотрю". Луна

- второстепенная деталь, хотя и необходимая для полноты картины.

Поставленная в конце строки, она не теряется среди других деталей. Выделять

ее еще и эпитетом нет никакой необходимости.

Образ луны во втором отрывке также не имеет существенного значения в

обшей образной системе стихотворения, поэтому, естественно, луна только

названа.

Иную роль играет образ луны в стихотворениях "Синий май. Заревая

теплынь..." и "Снежная замять дробится и колется...". В первом из этих

произведений луна выступает в качестве, если так можно сказать, активно

действующего персонажа. Недаром ей посвящена целая строфа. Автору нужно было

как-то конкретизировать этот образ, сделать его предельно выразительным,

выделить в общей системе образов. Так появился эпитет "взбалмошная луна", в

котором слились живописный и эмоциональный элементы. Сквозь

добродушно-укоризненное слово "взбалмошная" проглядывает светлое душевное

состояние поэта, находящегося "с собой на досуге", с нежной любовью

вспоминающего прожитые годы.

В стихотворении "Снежная замять дробится и колется..." раскрывается

переживание человека, много странствовавшего, любившего, страдавшего и вновь

вернувшегося в родительский дом. Вот он поздним вечером подходит к околице

родного села. Метет метель, дует пронизывающий ветер. Путнику холодно. Это

состояние героя Есенин показывает через одну деталь: "озябшая луна". Только

такой и мог увидеть ее продрогший человек. Здесь нельзя не вспомнить слова

из статьи А. Н. Толстого "Как мы пишем": "Пример: степь, закат, грязная

дорога. Едут - счастливый, несчастный и пьяный. Три восприятия, значит - три

описания, совершенно различных по словарю, по ритмике, по размеру. Вот

задача: объективизировать жест. Пусть предметы говорят сами за себя. Пусть

вы, читатель, глядите не моими глазами на дорогу и трех людей, а идете по

ней и с пьяным, и со счастливым, и с несчастным".

В этих словах выдающегося советского писателя очень верно отмечены

изобразительно-выразительные возможности "говорящих" предметов. Сам А. Н.

Толстой с большим мастерством использовал этот прием. Вспомним хотя бы

эпизод пребывания Рощина - белого офицера - в екатеринославской гостинице

("Хождение по мукам"). Психологическое состояние Рощина художник не

описывает своими словами, а передает его через восприятие окружающей

обстановки самим героем: "дрянной" гостиничной комнаты с "грязным окном", занавешенным "пожелтевшей газетой". Всего несколько эмоционально-оценочных

эпитетов - и мы уже чувствуем, что в душе Рощина что-то произошло, ему

становится отвратительна затхлая атмосфера быта обреченной на гибель

контрреволюции.

Этот же прием применил М. Шолохов для передачи внутреннего состояния

Григория Мелехова, только что похоронившего самое дорогое, что было в его

жизни, - Аксинью: "Словно пробудившись от тяжкого сна, он поднял голову и

увидел над собой черное небо и ослепительно сияющий черный диск солнца".

Обратившись к произведениям писателей прошлого, мы и у них найдем

немало аналогичных примеров.

Появление в есенинском стихотворении эпитета "озябшая луна" лишний раз

свидетельствует об умении поэта при минимальной затрате художественных

средств ярко передавать душевное состояние человека. Особое значение этого

эпитета в строфе и стихотворении поэт подчеркивает инверсией. Недаром образ

"озябшей луны" невольно возникает в нашем сознании, когда мы читаем

предпоследнюю строфу:

Вот и опять у лежанки я греюсь,

Сбросил ботинки, пиджак свой раздел.

Снова я ожил и снова надеюсь

Так же, как в детстве, на лучший удел.

"Эпитет, - говорил А. Н. Толстой, - надо употреблять с большим страхом,

тогда только, когда он нужен, когда без него нельзя обойтись, когда он дает

какую-то интенсивность слову, когда, вернее, слово настолько заезжено или

настолько обще, что нужно подчеркнуть его эпитетом".

В лучших стихах Есенина эпитет всегда оправдан смыслом, всегда

необходим, всегда "работает" точно, без промаха. У него не найдешь слов, которые стоят где-то рядом со смыслом, но не включают его, как это нередко

было в произведениях поэтов - современников Есенина.

Например, в стихотворении поэта И. Доронина "Я видел утром" читаем:

По дороге

В степь широкую

Пробежал

Мотор белокопытый...

Что это за "мотор белокопытый"? Читателю остается только догадываться, что речь идет, по всей вероятности, о тракторе. Но почему он "белокопытый"?