Весенней осенью из лета

— Я сейчас умоюсь, – Станислава безрадостно наблюдала за реакцией Глеба.

— Я убегаю. Всё. Пока, – и за подругой захлопнулась дверь.

— Пока.

— Тебе такой вульгарный макияж не к лицу. Солнышко, ты же не уличная девка, – он повесил куртку, и поток воздуха с тонким запахом женских духов рассеялся в коридоре.

— Ты с мамой Гришки разговаривал или обнимался? Почему от тебя пахнет духами?

— Духами?! – Глеб переспросил, усмехаясь. – Даже не знаю. Может, Танька вылила на себя целый флакон!

— Танька?!

— Фешинова – медсестра наша, Танька, – невозмутимо продолжил Глеб, – она мне все уши прожужжала, жалуясь на своего «розбышаку».

— Ах, ну да, конечно! И ты бедный больше часа выслушивал её жалобы?

— Ну, в самом то деле, ты что ревнуешь? Подумаешь, поговорили. Что у нас общих тем для разговоров нет? Тем более это её Гришка нашего Стёпку постоянно обижает. Вот и мы и обсудили поведение наших детей.

Глеб больше ничего не сказал. А Станислава с ворохом неприятных мыслей в голове пошла смывать с себя косметику.

… На газовой плитке стояли кастрюли со свежим борщом, тушеной картошкой, гуляшом из молодой свинины. Ароматно пахло чесноком, паприкой и другими специями. В квартире было чисто.

Справившись с домашними заботами, Станислава ожидала возвращения Стёпки из школы, но Глеб пришел раньше. С порога бросил недовольный взгляд и, не снимая куртки, прошел мимо.

— Привет, а что случилось? – она последовала за ним в ванную комнату.

— Я тут подумал, – Глеб повернулся лицом к жене, – я ухожу.

— Куда? Во вторую смену? Сразу после первой?

— Нет. Я ухожу отсюда.

— В смысле?

— Надоел мне этот дурдом уже: детский плач, твои занятия со Степкой то украинским, то английским. Я хочу покоя. И обеды твои мне приелись, и иллюзия образцового порядка достала, и ты… в своем грязном халате. А раньше от тебя пахло французскими духами.

— В грязном халате? Он чистый… И ты решил бросить меня одну с двумя детьми? – Станислава вызывающе смотрела в его глаза, все еще отказываясь верить, что муж на самом деле собирается уйти.

— Ты будешь получать законные алименты: 1/3 моей зарплаты, а пока Антошке 3 года не исполнится – даже больше. Да и ты неплохое пособие ежемесячно получаешь. Голодать не доведется. А там глядишь, и на работу выйдешь… – Глеб отвернулся и стал рассматривать стиральную машинку. – Я её заберу. Надеюсь, ты не станешь возражать?

— Стану, – Станислава была ошеломлена словами мужа. – У меня двое маленьких детей, и стирки постоянно много. Как будто ты не  знаешь? А тебе зачем стиральная машинка? У свекрови же есть.

— Ха, а ты решила, что я к родителям переезжать собрался? Нет. Меня ждут в другом доме. И как раз там это пригодится.

— Какая же ты скотина, – закричала Станислава, еле сдерживая слезы.

— Микроволновку и компьютер я тоже заберу. Тебе ведь все равно не надо. И, пожалуйста, собери мои вещи, чтобы я быстрее мог вызвать такси и уехать от вас.

— Тебе надо, ты и собирай.

Заплакал Антошка, и Станислава поспешила к нему, оставив мужа отсоединяющим стиральную машинку от магистрали холодной воды. Малыш, увидев маму, успокоился и протянул пышные речонки. А вот Станислава никак не могла прийти в себя. Она нервничала, чувствуя себя преданной и обиженной. Сменив сыну мокрые ползунки и распашонку,  постелив сухую пеленку, Станислава бросила мокрое белье в прямо угол рядом с детской кроваткой. Видеть Глеба, собирающимся уезжать, она не хотела.

Голубоглазый Антошка не понимал печали матери. Он совал в рот розовые ладошки, чесал распухшие десны, и слюни капали на чистую кофточку почти также интенсивно, как и горькие слезы отвергнутой женщины.

 «Я вышла за него замуж, родила двоих детей, превратилась в примерную домохозяйку, пожертвовав своей красотой. А он? Променял меня на другую. Ради чего я старалась? Чтобы ему было хорошо со мной, уютно. Целыми днями вертелась на кухне: жарила, варила, крошила салаты. Неблагодарный. Я ведь угождала ему во всем. Хочешь блинчиков – пожалуйста; чебуреков, сырников – будет сделано; поджарку из говядины или фаршированную рыбу – все сделаю, лишь был мной доволен. А в итоге? Он не оценил моих стараний. Надо было, наверно, валяться на диване с глянцевым журналом в руках, и тратить деньги не на благоустройство квартиры, а на салоны красоты. Может, тогда он не попрекал бы меня «грязным» халатом. А дети? Как я теперь одна буду их воспитывать?..»

Глеб ушел, демонстративно бросив ключи на стол. Он даже не попрощался с Антошкой, не дождался возвращения Стёпки из школы, лишь посмотрел с призрением и молча развернулся, чтобы  захлопнуть за собой дверь.

— Ну и катись к чертовой матери, – заплакала Станислава, наспех расстегивая пуговицы. – Проживем и без тебя.